Опасная обочина - страница 55

стр.

Он положил трубку на рычаг, и с этого момента началась командировка. Виктор собрался, сконцентрировался и стал действовать быстро и решительно. Он посмотрел на часы и произвел мысленные расчеты на ближайшее время. Затем надел пальто и шапку, погасил свет и у входной двери символически на несколько секунд присел на чемоданчик.

Дежурная редакционная машина, любезно предложенная первым замом, уже стояла у подъезда. Водитель был незнакомый. Виктор сел, поздоровался и попросил отвезти его в Домодедово. Они тронулись, и по характерному звуку шин Смирницкий понял, на каких скатах они едут. Это было не обычное шипение, а какое-то жужжание с цокотом.

— Резина шипованная? — спросил он у шофера.

— Точно.

— Что ж не снимете? Асфальт чистый, снега нет…

— Еще выпадет.

Это были единственные слова, которыми они обменялись за всю неблизкую дорогу. В начале командировки, в ее преддверии, то есть по дороге в аэропорт, Виктор любил мысленно прокрутить два-три аспекта своих действий. Этим он сейчас и занимался, поскольку плана командировки, как некоторые другие журналисты, никогда не составлял.

В порту народу было видимо-невидимо — как он понял, результат двух- или трехдневной нелетной погоды. У касс колыхались и гудели толпы людей, пробиться было невозможно.

Смирницкий мгновенно оценил ситуацию и проработал варианты. Первый — дежурный начальник смены, но дверь наверняка заперта, ясное дело, прячется. Второй — сменный начальник порта, это надо зафиксировать и подумать, тут смотря кто. Третий — милиция, газетчиков иногда выручает. Четвертый…

Мимо, пробираясь сквозь толпу, носильщик катил тележку.

— Дружище, какая сегодня смена? — спросил Смирницкий.

— Третья вроде…

«Ну вот и все, — облегченно вздохнул спецкор. — В депутатскую комнату».

Там его действительно знали и встретили очень тепло. На ближайший рейс он уже не успевал, заканчивалась посадка. Следующий шел через два тридцать, и это его вполне устраивало, потому что он все-таки хотел дозвониться Ольге; любая женщина обидится, не предупреди ее об отъезде. И вообще…

Пока ему оформляли билет, он нашел телефон и позвонил. На этот раз было занято. Он пошел в буфет. Там ничего особенного не было, разве что сигареты. Взял блок, заказал две порции сосисок и два стакана чаю. Несмотря на голод, жевал машинально, без аппетита. Допил чай и пошел звонить снова.

На этот раз зуммер был длинный и трубку сняли сразу. Он тут же узнал ее обычное «Вас слушают». Его всегда это раздражало, и он как-то вечером попытался объяснить ей, что вместо «Вас слушают» гораздо короче «алло» и еще короче «да», а уж если слушают, то вполне понятно, что вас, и поэтому достаточно просто сказать «Слушаю». Но этот его монолог ничего не изменил и пропал втуне.

— Вас слушают, — сказала мембрана ее голосом.

— Привет, — сказал он.

— Наконец-то… Здравствуй. Где ты пропадал?

— Я? Я весь день тебе звоню.

— И я тебе.

— Из столовой — тоже?

— А-а, так это ты… Ты поразил воображение нашей Верочки, новенькой лаборантки.

— Чем?

— Во-первых, баритональными модуляциями…

— Ну да, у нее же абсолютный слух.

— …во-вторых, диэтической эрудицией. Она и в химики пошла из-за того, что любит смешивать несовместимое.

— Бойся ее — она вас взорвет.

— Присматриваем. Ты откуда?

— Из аэропорта.

— Встречаешь кого-нибудь?

— Нет. Провожаю.

— Кого, если не секрет?

— Себя.

— Шутишь?

— Правда. Потому и звоню.

— А почему ты вчера ничего не сказал?

— Вчера я и сам не знал. Так вышло.

— Это он… это шеф тебя послал?

— Нет, он-то как раз возражал, очень не хотел отпускать. Я сам напросился.

— Я тебя не понимаю. Разве ты не помнишь, что послезавтра у меня… что…

— Конечно, помню. У тебя день рождения.

— Так как же ты?

— Очень просто. Мне приснилось, что мы не сумеем отпраздновать это событие вместе, и я напросился в командировку.

Пауза.

— Ты гадкий человек, Смирницкий.

— Верю. Но я поздравляю тебя заранее…

— Ты был противным еще в школе.

— …потому что из той глуши, куда я еду, скорее всего, нельзя будет дать телеграмму.

— Подумать только, столько лет этот человек мне интересен! Не-е-ет, я, безусловно, ошибалась в тебе…

— Кстати, сколько тебе стукнет?