Опасно — Истина! Смелость принять непознаваемое - страница 8

Индуисты устраивают свои места поклонения вдоль берегов рек. И так как индуисты уже монополизировали реки, джайны должны были сделать что-то превосходящее — повсюду все тот же соревнующийся ум... Поэтому они решили, что лучше всего выбрать высочайшие пики гор и показать этим дуракам, что реки — это не что иное, как грязь. В Индии в реки сбрасывают даже наполовину сожженные трупы людей, мертвых животных — это ты называешь священным местом? Поэтому джайны устраивают свои священные места высоко в горах.

Автобусы следуют за монахом, а палаточный город разбивается в горах ночью, как раз пока монах еще спит и ничего не видит. Я спрашивал этих обнаженных монахов: «Вы ведь знаете, что эти люди следуют за вами? Те же лица, те же палатки, те же автобусы... на протяжении четырех месяцев? Они дурачат сами себя — но кого дурачите вы? Какова цель всего этого представления?»

Наедине иногда они отвечали мне: «Ты прав, но что мы можем сказать? Ты всегда бьешь в самое больное место. Ты мастер бить в самое больное место. Конечно, мы все знаем. Ведь четыре месяца... Мы знаем, но не можем признать этого при всех — как тогда мы выживем?» Монахи зависят от этих людей. Эти люди — бизнесмены, они вкладывают деньги, они хотят, чтобы эти монахи говорили бедным: «Вы страдаете из-за своей прошлой плохой кармы, а богатые наслаждаются своей хорошей кармой. Если вы хотите наслаждаться, наработайте хорошую карму, повинуйтесь писаниям, следуйте правилам великих мастеров — ив следующей жизни вы будете богатыми».

Я пытался понять, почему священники придумали эту прошлую жизнь?.. Потому, что в отношении этой жизни ничего нельзя поделать. Будущая жизнь тоже подходит — никто не знает, что там произойдет, случится что-нибудь или нет, выживет ли кто-то или нет. Эта концепция была придумана для того, чтобы объяснения продолжали выглядеть логичными. Иначе люди, которые выполняли бы все предписанное писаниями и при этом продолжали страдать, оставались нищими, больными, могли бы сказать: «Мы выполняем все, что вы говорите, — тогда почему мы страдаем?» Оставим их в покое, возьмем хотя бы этих джайнских монахов... Один умирает от рака — за что он страдает? Он не совершил за всю свою жизнь ничего неправильного. Нужно поискать причину в его прошлых жизнях.

Человек несчастен, так как религии помогают ему сохранять причину этого несчастья. Они утешают его — и в результате он остается все тем же. Революции, восстания также расцениваются как непослушание и беспорядок, как нечто, несущее хаос: в следующей жизни ты будешь чрезвычайно страдать. Сейчас ты страдаешь, но ты готовишь почву для еще большего страдания. Именно поэтому был создан промежуток между этой жизнью и следующей, между прошлой жизнью и настоящей. И это замечательная стратегия — ведь у тебя нет никаких свидетельств того, что происходило в твоей прошлой жизни, какие хорошие или плохие поступки ты совершил; ты также не имеешь возможности узнать, что случится в твоей следующей, будущей жизни.

Они дали прекрасные объяснения и замаскировали всю эту зловонную реальность, которая скрывается за цветами, и теперь ты ощущаешь аромат цветов и полностью забыл о воняющей реке, невидимым потоком текущей прямо у тебя под ногами. Вышвырни эти цветы — и тебе сразу станет ясно, почему человечество так страдает.

Но происходит нечто новое, о чем я уже говорил ранее, — из всего человечества один процент людей подошел к точке, где они способны стать осознанными, бдительными. И по мере увеличения осознанности этот один процент, видя, как весь мир уже живет в аду, задает вопрос: «О каком аде вы говорите? Хуже, чем на Земле, быть уже не может». Именно у этого единственного процента людей возникают подобные вопросы. Они возникают и у других, кто не столь осознан, но так или иначе они приходят им на ум. Эти люди что-то услышали и тоже начали ощущать небольшое движение сознания: «Да, страдание существует — и оно безмерно».

Политики обманывают тебя. Они говорят, что, когда наступит демократия, страдание прекратится. Когда наступит независимость, социализм, коммунизм, оно исчезнет. Но демократия