Опасное молчание - страница 60

Возле школы с Ганной и Ярошем поздоровалась улыбающаяся чернобровая девушка, одетая по-городскому. Ганна прежде ее не встречала.

— Понравился тебе Киев, Лесенька? — спросил Ярош.

— Очень, — отозвалась девушка, энергичным взмахом головы откидывая со лба легкие кольца волос.

— У своих уже была?

— Вот собираюсь. Иду к председателю, чтобы лошадь попросить. Хочу до вечера успеть вернуться обратно.

— Тебе повезло, я как раз еду в Верхние Родники, — сказал Ярош, заметно любуясь девушкой.

Сердце Ганны сжалось в тугой жгучий комок.

— Забегу к себе, возьму подарки для мамы и Надийки, — светилось радостью лицо Леси. — Вы меня подождите. Любомир Ярославович.

— Куда денусь, конечно, подожду.

— Кто это? — Ганна, сдерживая волнение, проводила взглядом девушку.

— Учительница. Леся Мироновна Курпита.

— А, знаю… дочь доярки из Верхних Родников. У нее еще одна дочь есть, и тоже красивая…

— Надийка? Да, красавица, — согласился Ярош.

Мать этих девушек Олена Курпита, когда лежала в больнице с радикулитом, многое рассказывала о своей жизни Ганне. За три лишь слова: «Рай забрало папство!», неосторожно оброненных ее мужем владельцу виноградников, мадьяр упек «бунтовщика» в криминал.

Бежал Мирон Курпита из тюрьмы. Прятался на половинах у пастухов. Но барон, охотясь в Карпатах, как-то напал на след своего батрака. Выследил в пещере Волчья Пасть, схватил и погнал на расправу.

В снежный зимний день, раздетого, босого, искусанного собаками, со связанными руками, гнали Мирона Курпиту в местечко. Здесь фашистские каты его жестоко били.

И разнеслась весть по селам, что не стерпел гуцул, свернул челюсть пану следователю или еще там какой-то птице поважнее, и за это Курпиту повесили вниз головой…

Осталась вдова с маленькой Лесей. Бедовала, ночами крапила слезами подушку… Потом и в ее убогую хижину заглянуло счастье. Посватался Иван Курпита (в Верхних Родниках полсела Курпитами называется). Веселую гуцульскую свадьбу сыграли. Любил ее Иван, жалел. Родилась на свет Надийка. «Да вот, видно, чем-то я прогневала бога, — вздохнула женщина, — умер и второй муж…»

Бесхитростная, откровенная, Олена Курпита не утаила от молоденькой докторши свою боль, обиду за судьбу старшей дочки Леси.

Когда Леся училась во Львове, полюбился ей Владимир Латорица, по фамилии, видать, он тоже из гуцулов… Карточку свою прислал, лицом славный такой, просил у матери благословения на бракосочетание с Лесей. И вдруг нежданно-негаданно ужалила Олену вестка, мол, не жди, мама, меня с женихом, не будет у нас никакой свадьбы…

Леся приехала домой одна. Матери стыдно, ведь все знали, что засватана, кумушкам рты не закроешь.

Прилегли дочки на мягкий зеленый бархат мха возле ручья, шепчутся, а мать слышит:

— Лесенька, милая, как же он мог тебя покинуть и жениться на другой? — негодует младшая. — Он злой человек!

— Добрый… Он поступил верно, — улыбается своим мыслям Леся. — Иначе… я не могла его любить…

«Вот и пойми ее!» — обижалась на дочь Олена Курпита.

А все началось с дождливого осеннего дня, тогда, в подъезде университета…

— Сенсация! Дитя гор, ураганных ливней, снежных лавин испугалось львовского дождика! — насмешливо раздалось позади Леси.

Она оглянулась, покраснела, точно ее хлестнули по лицу крапивой.

— Ирина, у нее же новое пальто, — с укором возразила подруге однокурсница Леси, стройная черноокая Наташа, похожая скорее на грузинку, чем на украинку.

— Тем более надо обновить! — звенели повелительные нотки. — Ха-ха-ха!

Ирина была дочерью известного хирурга. Всегда с ярко накрашенными губами, порхая в лучах отцовской славы, она стяжала в университете незавидную славу стиляги. Девушка первая когда-то появилась в аудитории в ошеломляющих чулках с черной пяткой, а позже — в платье «без плеч». Только лишь стали носить «японки с ластовицей» и чулки без всякой пятки и шва, опять же студенты узнали о новой моде, увидев все это на Ирине. О прическах и говорить не приходится! Их, как и платья, Ирина меняла с истинно хореографической легкостью.

И, надо отдать справедливость, она производила иногда фурор своими нарядами. Многие в университете считали, что Ирина прекрасно одевается и у нее тонкий вкус. И хотя говорят, что о вкусах не спорят, Леся наперекор этому правилу однажды крепко поспорила на комсомольском собрании. Она говорила, что иной раз Ирина является на лекции в неприлично крикливых платьях, которые оскорбляют девичью стыдливость.