Опасное задание. Конец атамана - страница 74

— Между прочим, за баню и на тебе, Чалышев, лежит большая доля вины, — прервал Крейз словоохотливого Овдиенко. — Миндальничаешь, не следишь, не штрафуешь этого Мирзоева (Баня в Джаркенте была частная). Он и распоясался.

Чалышев, кивнув в знак согласия, достал записную книжку и, пряча в холеной скобке усов насмешку, сделал вид, будто записывает в нее о бане, сам же с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться. «Жить-то им всем остались считанные дни, а они, на тебе, о бане речь ведут, о мыльной воде!»

И Чалышев уже с веселым удивлением разглядывал склонившегося над бумагами Крейза. Ему показалось вдруг, что тот двинул ушами.

«Как ишак», — подался вперед Чалышев не в силах уже отвести взгляда от покрытых сероватым пушком на мочках больших некрасивых ушей председателя ЧК. Но уши не шевелились больше. Кто-то зажег лампу. Комната стала просторнее, но неуютнее. Было душно. Сбоку вплотную притерся здоровяк Алпысбаев. От него пахло чесноком, и это стало раздражать, хотелось отодвинуться, но с другого бока развалился пышущий жаром коренастый и сильный, как вол, Джатаков. Он сидел, словно глыба, молчаливый, собранный и невозмутимо курил.

— Ладно, — пробасил из дальнего угла отошедший зачем-то туда Ивакин. — Развели канитель с баней. Сказал, улажу — и все, не за этим собрались.

Крейз встал:

— Получено сообщение, — сказал он, — что на Самратовский сельсовет налетела небольшая банда, разгромила его и двинулась в сторону Лесновки.

«Ни черта еще не знают», — подумал Чалышев и не сразу понял, что это его спрашивает Крейз.

— Сколько там милиционеров у тебя?

— Четверо.

— Надежный народ?

— Вполне.

— Дадут отпор бандитам?

— Не сомневаюсь.

— А может, такие надежные у тебя милиционеры, как Салов и Токсамбай, которые ведут банду на Лесновку по твоему указанию?

— То есть как это? — отшатнулся на спинку стула Чалышев. Слова ударили холодом в самое сердце, выдернули из-под ног половицы, колыхнули и накренили набок кабинет. А со всех сторон уже сверлили взгляды.

— А вот так, князь!

— Не-не понимаю? — а сам уже понял все и немел от страха. Никогда раньше не называл его князем Крейз.

— Врешь, понимаешь! — это рокочет Джатаков и, словно клещами, впивается в плечо. — Врешь, — он размахивается и, крякнув как мясник, ударяет кулаком об стол. — Долой маску, подлец, кончилась твоя игра.

— Токсамбай и Салов разбиты. Через час их доставят сюда, — это опять говорит Крейз, и уши у него опять отчетливо шевелятся.

— Кто вам дал право… Что все это значит? Я не позволю! — Чалышев рванулся, сцапал рукой кобуру, но сразу же плюхнулся на стул. «Вот почему так прижимался к боку Алпысбаев», — кобура была пустой.

— А письмо это кто писал? Не ты, князь?

В руках Крейза пакет, который передал Саттару. «Неужели и тут…»

— А списки большевиков и сочувствующих, подлежащих расстрелу в первую очередь, не ты составлял?

— Я ничего не знаю! Поклеп. Уничтожить хотите? Помешал? Кому помешал?

— Зачем, как ишак, орешь? Не поможет.

Но Чалышев уже не мог остановиться.

— Поклеп! Н-не дамся вам! Буду требовать! — продолжал выкрикивать он с таким звенящим страхом, что кабинет на эти его выкрики отзывался стонущим эхом.

И ничего, кроме этого эха, Чалышев уже не слышал. Он заглядывал поочередно в лица Овдиенко, Алпысбаева, Крейза, Джатакова, стараясь тронуть хоть кого-нибудь из них тем, что хочет жить и ради этого готов на все, на любые условия. Пусть только намекнут, что не расстреляют, если он расскажет все, положительно все.

Но так и не дождавшись ни от кого никакого намека, не увидев сочувствия в лицах, в которые заглядывал, он перестал кричать и, прижав к груди руки, царапая по карманам пальцами, заговорил вдруг тихо, проникновенно:

— Я же много сделал для советской власти… Еще сделаю… Я искуплю вину… Только…

На него глядели неумолимые глаза. В них было уже все определено.

В кабинет вошли Сиверцев, Маша, Саттар.

Чалышев, как пустой мешок, опустился на стул и с посеревшим, землистым лицом, на котором по-мышиному мелко дрожал подбородок, уставился на вошедших, так и не отняв рук от груди, царапая кончиками пальцев карманы.

Крейз, указав кивком головы Сиверцеву, Саттару и Маше на свободные стулья, сдвинул в сторону лежавшие на столе бумаги и, едко усмехнувшись, сказал: