Опасные странствия Хомы и Суслика - страница 3

стр.

– Видишь, как мне повезло? – похвастался он Суслику. – Мои чары и на Лису действуют.

«Всё, – подумали друзья, – улыбочка к нему навсегда приклеится».

Но вскоре она у него враз пропала. Ловчилу Крота помните? Ну того, который у Зайца морковку упёр? Самую крупную. И вот, этот плут кладовку обчистил у Хомы. Проныра!

Вернулся Хома с прогулки домой. Улыбка мигом исчезла, потому что исчезли все запасы. И горох, и орехи, и корешки. И малиновый компот в банке!..

Уж на что у Хомы щёки пухлые, и те опали. Ничего в кладовке нет. Только дыра в земле осталась. Лишняя. Поулыбайся теперь. Хоть плачь!

Старина Ёж ему посочувствовал:

– Смех без причины – признак дурачины. Так и улыбка без компота – признак обормота.

А затем смутился.

– Извини, – пробурчал. – Бывает.

– Чего там! Радуйся, – задорно посоветовал Суслик Хоме. – Улыбка красит! – напомнил он.

– Красит! – взвился Хома. – Но не мою нору! Сам радуйся на моё горе…

– Так-то, – попенял Ёж. – Улыбаются в радости. И печалятся в беде. А всё остальное – притворство.

– А как я недавно от Лисы удрал? – живо возразил Хома. – Куда бы я делся, если бы скис?

– С врагами притворяйся сколько влезет, чтобы не разгадали, – ответил Ёж. – А с друзьями не хитри. А не то улыбка навечно кривой станет.

– Я, наверное, никогда больше не улыбнусь, – поник Хома.

Однако улыбка у Хомы быстро вернулась. Когда они Крота разыскали и запасы вернули. Правда, не все. Крот мал, а ест отменно.

Так что радость была недолгой. При подсчёте утрат – поубавилась.

Но после этого случая перестал он хитрить. С друзьями. И снова улыбался – без всяких затей. Просто. От души. Как солнышко.

И тебе хорошо, и всем тепло.

Как Хома медведя успокоил


Медведь себя самым главным считал. В их краю. И по праву считал. Самый большой и сильный. Конечно, и самый умный. Во всяком случае, не глупее других. Больно умных.

Но всё-таки мнительный был, как всякий русский медведь. Мнил о себе много. Высоко брал, потому что высокий. Но втайне подозревал, что его все принижают. Все, мол, о нём плохо думают, зла желают и даже насмехаются над его походкой. Косолапой.

Решил он с Хомой посоветоваться, чтобы это проверить. Прояснить.

Почему Медведь Хому выбрал? Мал Хома, да удал. До сих пор живой. Хотя врагов у него – выше крыши.

– Что ты обо мне думаешь? – хмуро спросил он однажды Хому. Для начала.

– Ты самый могучий среди нас, – мигом ответил Хома, он быстро отвечал на лёгкие вопросы. – И поэтому я желаю тебе могучего здоровья! И долгих лет жизни! Сытой и довольной!

– Ага, – просиял Медведь. – И мёду побольше!

А затем опять нахмурился.

– Ну ладно. Ты обо мне хорошо думаешь, а вот другие – как?

– Точно так же, – не моргнул глазом Хома.

– Врёшь, – не поверил Медведь.

Грубоват он, понятно. Но не глуп. Мнителен.

– А ты проверь, – посоветовал Хома. – Пойди и спроси любого.

– Любого встречного?

– И поперечного. Кого угодно. Кто от тебя сразу не убежит, конечно.

– Но не все же такие честные, как ты, – помялся Медведь. – Глядишь, и обманут.

– Могут, – согласился Хома. – А ты похитрее сделай. Допытайся правды. Спроси, думают ли они о тебе так же, как я.



– А откуда они знают, что ты думаешь? – озадачился Медведь.

– Да ты им сам подскажи. Повтори мои слова. А потом и узнаешь их мнение. С ходу проверишь.

– Классно! – восхитился Медведь. – Небольшая у тебя голова, а всё-таки головастая.

И к Лисе направился. И сделал всё то, чему научили.

Точно такой же ответ получил. От Лисы. Слово в слово!

Лиса, правда, ещё и умильно прибавила:

– И приятных летних сновидений в зимнюю спячку желаю!

Потом Медведь к Волку притопал.

Волк тоже не растерялся. Выслушал очень внимательно. И чётко повторил всё, что Хома о Медведе думает. Тютелька в тютельку.

А пришлый Кабан, тугодум, три раза просил пересказать мнение Хомы. Боялся, собьётся. Но ничего – ответил будто по писаному.

Ну а Суслик, Ёж и особенно Заяц тут же отбарабанили всё нужное. Без запинки.

Доктор Дятел, подумав, и своё ввернул о Медведе. Умное.

– В меру упитан и добр без меры!

Другие тоже постарались. Без ошибок ответили.

А один испуганный Муравей, вдобавок к чужим словам, чистосердечно заметил: