Операция «Хрустальное зеркало» - страница 10

Помолчав немного, Рамуз добавил:

— Если вы интересуетесь тайной «хрустального зеркала», то, быть может, при следующей встрече я смогу больше рассказать об этом. Думаю, что я один распутал эту тайну…

Только во время десерта Альберт рискнул задать Рамузу свой главный вопрос:

— Вы говорили, что были знакомы с Перкуном. А Рокиту… вы тоже знали?

Учитель перестал есть. Его дочь побледнела.

— Мне казалось…

— …Что меня интересует только Джон Ди?

— Нет, я в этом ни минуты не сомневался… — Старик сгорбился, руки его бессильно упали на колени.

Альберт отодвинул тарелку. Закурили. Молчание становилось невыносимым.

— Просто меня интересует, что он представляет собой. На моих глазах его люди убили нескольких человек. Это ли не достаточный повод, чтобы заинтересоваться им? Я вам скажу сейчас прописную истину, но в ней много правды: как понять прошлое, если не можешь разобраться в настоящем? Как можно представить себе хотя бы того же Ольбрахта Ласского, великого авантюриста, даже преступника и одновременно горячего патриота, готового к любым жертвам на благо родины? Может быть, таков был и Перкун, о котором вы мне рассказывали? Со всеми его противоречиями. Когда читаешь монографию о Ласском, трудно поверить в существование такого сложного человеческого характера. А ведь такие же люди могут жить и в наше время, среди нас?

— Перкун, Рокита? — Рамуз пожал плечами. — Даже само сравнение кажется мне несерьезным. На суде Перкун подтвердил правильность предъявленных ему обвинений, но не признал своей вины. «Нельзя обвинять человека за то, что он любит свою родину», — сказал тогда Перкун. Он был сельским учителем. Так же как и Рокита. И… Яруга, новый начальник уездного УБ. Я их очень хорошо знаю. До войны мы вместе занимались внешкольным воспитанием детей. По правде говоря, они все трое должны сидеть в классах и учить. У нас говорят, что подпольем руководят сынки помещиков и капиталистов. Неправда! Те забавляются в ночных ресторанах, пропивая то, что уцелело у них после конфискации имущества. Каштаны из огня таскают для них вот такие сельские учителя.

Перкун преподавал польский, — продолжал Рамуз после паузы. — Его приказы и обращения к населению написаны хорошим литературным языком. Рокита — математик. Холодный, точный ум. Изощренный убийца, властолюбивый, с садистскими наклонностями.

— А Яруга?

— Преподаватель географии в нашей гимназии. Но не слишком ли вы любопытны?

Альберт погасил сигарету в пепельнице. Встал из-за стола.

— Я приехал, чтобы узнать о Ди и Келли. Если вы можете показать мне свои записи, я буду вам очень признателен.

— Я должен сначала разобрать бумаги… — заколебался Рамуз.

— Это займет много времени?

— Дня три по крайней мере.

— Отлично. Я зайду к вам через четыре дня. Вернувшись к себе, Альберт принял ванну, уложил вещи в чемоданы. Один из них, большой, задвинул под кровать. Другой решил взять с собой. Уже в пальто и шляпе он спустился вниз и заглянул на кухню, где суетилась хозяйка.

— Мне необходимо на несколько дней выехать из Р., — заявил он. — Комнату я оставляю за собой и хочу заплатить за две недели.

В кухне находилась прислуга. Осторожным кивком головы он дал понять Рачинской, что хочет поговорить с ней наедине. Они прошли в гостиную.

Альберт как-то неуверенно улыбался, лицо его выражало смущение и неловкость.

— Я в этом городе никого не знаю, — начал он просительным тоном. — К сожалению, так получилось… у меня имеются только доллары. Я боюсь менять их на злотые. Знаете, в чужом городе… Не согласитесь ли вы взять плату в иностранной валюте?

— Да, да. Пожалуйста…

Она сообщила ему курс бумажных долларов. Альберт вынул бумажник из заднего кармана брюк. Когда он отсчитывал деньги, Рачинская осторожно заглянула через плечо. Ей казалось, что бумажник того и гляди лопнет от наполнявших его толстых пачек денег.

«Прежде чем сообщить обо мне в УБ, она постарается освободить мой бумажник от долларов. Так что у меня есть еще немного времени», — думал Альберт, целуя надушенную руку хозяйки.

— Возвращайтесь как можно скорее, — шепнула она, прощаясь.

…Шел дождь. Альберт укрылся под балконом двухэтажного дома на рыночной площади, освещавшейся одиноким грязным фонарем.