Оползень - страница 6
Стоп, уже второй раз за этот день аналогичная мысль пришла мне в голову. В первый раз — в связи с Говардом Маттерсоном и тем, как он вел дела в корпорации Маттерсона. Я стал размышлять над этим и задался таким вопросом: «А кто, собственно, владелец „Форт-Фарреллского летописца“»?
Девица из редакции просунула голову в дверь:
— Вам придется уйти. Все, мы закрываемся.
Я улыбнулся ей:
— А я думал, газетные редакции работают круглосуточно.
— Ну, мы же не ванкуверское «Солнце» и не монреальская «Звезда».
«Это уж точно, черт побери», — подумал я.
— Ну, что, нашли, кого искали? — поинтересовалась она.
Я вышел за ней в переднюю комнату.
— Да, нашел несколько отгадок, но еще больше загадок.
Она посмотрела на меня непонимающим взглядом. Я спросил:
— Где тут можно выпить чашечку кофе?
— А вот через сквер греческое кафе.
— Может, присоединитесь ко мне? — Я подумал, что, поговорив с ней, сумею разузнать что-нибудь еще.
Она улыбнулась:
— Мама не велит мне встречаться с незнакомыми мужчинами. Кроме того, у меня свидание.
Я взглянул на нее, полную жизни в свои восемнадцать лет, и мне захотелось вновь стать молодым, таким же, как до катастрофы.
— Ну, что ж, в другой раз, может быть, — сказал я.
— Может быть. — Она неумело пудрилась.
Я вышел и пошел через сквер. Следует держаться поосторожнее, чтобы не заслужить обвинения в похищении детей, подумалось мне.
Не знаю, почему так получается, но в любом месте, где есть спрос на дешевую еду, обязательно найдется какой-нибудь грек, который откроет небольшую кофейню или пирожковую. Вместе с ростом населения расширяется и его дело, из родных краев выписываются родные братья, и очень скоро в городе средних размеров греки подминают под себя весь продуктовый бизнес, уступая в нем долю лишь итальянцам, которые вообще-то склонны к более тонким предприятиям. Так что я оказался в греческом кафе, не в первый и, конечно, не в последний раз, во всяком случае пока я лишь бедный геолог в поисках удачи.
Я взял кофе и кусок пирога и отошел к пустому столику, чтобы, устроившись поудобнее, хорошенько пораскинуть мозгами, но такой возможности мне не представилось — кто-то подошел к столику и попросил разрешения присесть.
Это был старый, лет семидесяти, человек с темным лицом цвета скорлупы грецкого ореха, с тощей, иссушенной возрастом шеей. Волосы у него были белые, но густые, голубые глаза пытливо смотрели из-под лохматых бровей.
Я довольно долго созерцал его, пока он наконец не сказал:
— Я — Мак Дугалл, главный репортер местной скандальной газетенки.
Я махнул рукой в сторону стула:
— Садитесь, пожалуйста.
Он поставил на стол чашку кофе, которую держал в руках, и, усаживаясь, негромко пробормотал:
— А также главный наборщик и единственный печатник. А еще литературный редактор. В общем, вся контора.
— И издатель?
Он иронически фыркнул.
— А что, я разве похож на издателя?
— Не слишком.
Он сделал глоток кофе и взглянул на меня из-под зарослей своих бровей.
— Нашли то, что искали, мистер Бойд?
— А вы хорошо информированы, — заметил я. — Нет еще и двух часов, как я в городе, а «Летописец», похоже, уже готовится сообщить обо мне. Как вам это удается?
Он улыбнулся.
— Это ведь маленький город, и я знаю в нем каждого мужчину, каждую женщину, каждого ребенка. Я только что был в Доме Маттерсона, и я знаю о вас все, мистер Бойд.
Этот Мак Дугалл казался дьявольски проницательным. Я сказал:
— Держу пари, вам известны и условия моего контракта.
— Возможно. — Он ухмыльнулся, и лицо его приняло шаловливое выражение мальчишки. — Доннер не особенно доволен. — Он поставил чашку. — Вам удалось узнать то, что вы хотели, о Джоне Трэнаване?
Я погасил окурок.
— У вас очень смешная манера вести газету, мистер Мак Дугалл. Никогда в жизни не встречал такого странного и внезапного молчания.
Улыбка исчезла с его лица, и он сразу предстал таким, каким был на самом деле, — уставшим старым человеком. Некоторое время он сидел молча, потом неожиданно произнес:
— Вам нравится хорошее виски, мистер Бойд?
— Такого еще не бывало, чтоб я от него отказался.
Он мотнул головой в сторону редакции газеты.
— У меня там есть комната наверху, а в комнате — бутылка. Присоединитесь? Мне вдруг захотелось напиться.