Опознать отказались - страница 17

— Да, да, — рассеянно проговорил я и еще раз посмотрел на солдатское общежитие. — Мне не нравится, что ты очень самоуверен. Так ли все будет, как ты предполагаешь? Наверное, надо продумать и другие варианты.

Николай неожиданно рассмеялся, хлопнул в ладоши и остановился. Я, недоумевая, пожал плечами.

— Так и знал, — говорил он, не переставая хохотать. — Думаю, обязательно скажешь, что, мол, самонадеян, легкомыслен и все такое. Ведь я нарочно говорил так, а ты клюнул… Ха-ха-ха…

Я смутился. Унявшись, Николай сказал:

— Поджигать думаю так: сперва оболью сено бензином, потом брошу банку с зажженным мазутом и — хода!

— Но ведь окна застеклены?

— Это ерунда. Густо намажу солидолом тряпку, приложу к стеклу, стукну кулаком — и стекло беззвучно разобьется.

Оказалось, Николай все предусмотрел.

Он проводил меня до самого дома:

— После операции буду ночевать у тебя. У нас в колонии немцев много, а у вас тут благодать.

Во второй половине следующего дня Николай пришел ко мне бледный.

— Что случилось? — испугался я.

— Немец застрелил Барса. У самых моих ног… Голос Николая срывался, и только большим усилием воли он удерживал себя, чтобы не заплакать.

Откровенно говоря, по виду друга я ждал более страшного известия. Я не стал докучать расспросами, и мы долго бродили молча, хотя меня подмывало узнать, как же это случилось? Николай постепенно успокоился, тихо заговорил:

— В городе много пьяных немцев, рождественские праздники отмечают. Шел я мимо хлебозавода, Барс все время бежал рядом, а потом отстал. Вдруг залаял, я обернулся: недалеко здоровенный ефрейтор стоял около дерева и на виду у людей бесстыдничал. Барс лаял на него. Немец вытащил пистолет… — Николай осекся, тяжело вздохнул, зло бросил: — Сегодня же подожгу казарму!

Я возразил: запальчивость, мол, плохой союзник в рискованном деле.

— Если хочешь сегодня, то давай вдвоем. Пойдем к Стебелю и потолкуем. Хорошо? — закончил я.

— Вдвоем там нечего делать. Одному и удирать легче.

Через два дня Николай пришел ко мне под вечер. Ветер, бросаясь колючим снегом и угрожающе завывая, носился по городу.

— Ну и погодка, — проворчал я, сметая веником снег с фуфайки друга. — Говорят, что в такую погоду черти женятся.

— Я у людей на свадьбах не бывал, а у чертей и подавно, — улыбаясь проговорил Николай и уже серьезно спросил: — Это куда спрятать?

Он протянул что-то завернутое в серую тряпку. Я вопросительно посмотрел на сверток.

— Белая накидка. Бутылка с бензином. Банка с солидолом.

Спрятав в кладовке сверток, мы вошли в комнату. В кухне брат водил пальцем по книге и вслух читал стихи Некрасова. Мачеха напряженно слушала, стараясь постичь содержание стиха, так безжалостно искажаемого горе-чтецом.

— Сегодня? — нетерпеливо спросил я, усаживая друга в спальне около открытой духовки.

— Да, — твердо сказал Николай.

Когда стемнело, я закрыл наружные ставни, зажег керосиновую лампу и сел рядом с другом.

— Берите лампу и идите ужинать, — донесся голос мачехи.

Ели пареную макуху со свеклой, запивая юшкой, в которой варилась свекла.

Мачеха зажгла светильник (фитиль в блюдце с подсолнечным маслом), а мы с лампой пошли в спальню играть в шахматы. Брат, зевая, смотрел, как мы переставляли фигуры, клевал носом, а потом ушел на кухню. Николай выиграл партию, от удовольствия потер ладони и, взглянув на часы, сказал:

— Пора. Пока доберусь, часок посижу в сгоревшем доме. Там облачусь в маскхалат и начну двигаться к цели. Пожар ты, наверное, увидишь раньше, чем я возвращусь.

Мы вышли. Николай, надевая мои рукавицы, похлопал ими, крякнул от удовольствия и, взяв сверток, сказал:

— Мне теперь и Северный полюс не страшен.

— Ты не заносись особенно, будь осторожен, а то…

— Не учи ученого кушать хлеба печеного, — весело прервал он меня и вышел за калитку.

Ветер свирепствовал вовсю. Я немного походил по двору, озяб и зашел в дом. Поставив на скамейку лампу, лег на диван и начал читать стихи Некрасова. Даже любимый поэт не увлекал: я то и дело поглядывал на часы, прислушивался к завыванию ветра и снова брался за книгу, но стрелки часов, как магнит, притягивали взор, и я, наблюдая за ними, старался предугадать: что же делает друг в этот момент?