Опыт науки изящного - страница 15

§ 87. Еще же более негодует образованный вкус там, где ваятель либо раскрашивает свои статуи, либо обрабатывает глаз не как часть тела, а как живой орган сношений с видимыми вещами, чуждых творению самостоятельному, либо, наконец, где вставляет глаза искусственные. Ибо, если мы и охотно предаемся в пластике обольщениям, то дозволяем обольщать себя только со стороны воображения, а не со стороны чувств, и притом не представлением чего-либо по себе идеального, то есть изящного в виде натуральных, то есть ежедневных явлений, а, наоборот, изображением действительного в виде идеальном. Почему оные способы, живописи принадлежащие, не только не усиливают, но разрушают действие пластики, показывая свежую жизнь в резкой противоположности с неподвижными формами, показывая отвратительную смесь призрака с существенностью.

§ 88. Пластика, ясно понимающая свою задачу – изображать простую красоту телесного состава в полном его созерцании, ясно усматривает и необходимость изображать свои со всех сторон интересные и значительные фигуры в нагом виде. Но и там, где климат, религия либо характер лица заставляет ее прибегать к покровам, позволяет она ему одеяние только мокрое, сквозь которое светится прекрасная форма, более тем возвышаемая, нежели скрываемая.

§ 89. Где художество обрабатывает отдельные фигуры со всех сторон в самостоятельном их бытии, там находит оно высочайший свой первообраз в человеческом лике, который представляется ему либо в физических своих идеалах пола и возраста, либо в исторических – звания и состояния. Но идеальный лик человеческий служит только сосудом небесных влияний, ибо преимущественное значение пластики есть символическое; символы же в искусствах суть особенные, самостоятельные явления вечных идей, почему пластика в человеческих образах представляет что-то свышечеловеческое, божественное, и достойнейшие идеалы ее суть высокого качества, кои у пластических греков преимущественно состоят из олицетворенных сил и явлений видимой, богопоклоняемой ими природы.

§ 90. Возвышенность божественных существ над всем земным дает художеству право работать в колоссальном стиле, но она же, с другой стороны, и возлагает на него обязанность соблюдать все то, что может служить к выражению высочайшего спокойствия и невозмущаемого равновесия в характере существ, самими собой довольствующихся. Правда, грация необходимо смягчает оие внутреннее и наружное величие там, где боги встречаются с земнородными; но не менее и то справедливо, что в самом борении конечного существа с бесконечным могуществом доблестная сила должна быть в состоянии давать себе закон и меру для своих движений.

§ 91. Таким образом, художество, запечатлевающее высокую истину в нетленном ее теле, то есть в твердой, несокрушимой массе, подлежит определенным законам и условиям, ибо во всех прекрасных его произведениях а) разумение ищет только таких идей, которые были бы достойными проявлениями неземного величия, лепоты и проч. С другой стороны, может ли и б) чувство доблестного не пленяться как свободным составлением вымысла, независимым ни от подражания и предрассудков, ни от прихотей и мелочных расчетов употребительности и пользы, так и легкою работою, которая покоряет массу творческим предначертанием гения, то есть силы совершенной во всех отношениях, а потому и в отношении нравственном?

§ 92. Но то, что довершает красоту пластических произведений, есть приятная их наружность. Почему если и в) формы, по себе правильные и стройные, не затрудняют действий осязания и зрения углами, плоскостями, прямыми линиями, предоставленными безжизненной природе, а везде дозволяют глазу и руке беспрепятственно скользить по округлостям, свойственным всему органическому, то и решительное чувство приятного должно находить полное удовлетворение там, где изделие является столь натуральным, будучи, однако, искусственным.

§ 93. Пластика, переходя физические и исторические идеалы, принимает дальнейшие ограничения в бюстах и статуях прозаических лиц и теряется вовсе в изображении животных. Животное есть такая идея, в коей несовершенная душа закрыта какою-нибудь одностороннею формою жизни; почему для пластического художества хотя в образе животного есть определенный характер развития, но нет лица как целости, нет души как единства.