Орбита жизни - страница 3

— Время, время, товарищи! — торопит руководитель полета.

— До скорой встречи в эфире и на Земле! — говорит Гагарин.

Вытянувшись по стойке «смирно», он четко докладывает председателю Государственной комиссии, крупному руководителю нашей промышленности:

— Летчик старший лейтенант Гагарин к первому полету на космическом корабле «Восток» готов!

— Приступайте к выполнению задания, — официально говорит председатель, а потом сердечно, тепло добавляет: «Счастливого пути, Юра, желаю успеха!» — и крепко жмет ему руку.

Главный конструктор корабля берет Юрия за локоть и деловито подводит к лифту.

— Пойдем, еще раз вместе посмотрим. Тебе лететь.

Лифт скользит вверх вдоль мощной многометровой мачты. Останавливается у площадки перед входом в космический корабль.

У самого входа в кабину Юрию помогают снять с ботинок белые парусиновые тапочки: ни одна земная песчинка не должна попасть внутрь корабля!

Гагарин смотрит с высоты на бетонное поле, озаренное неярким утренним солнцем, на зеленовато-бурую всхолмленную степь, вдоль и поперек распоротую серыми лентами дорог, на небольшую группу людей, стоящих далеко внизу, у подножия ферм обслуживания… Юрию хочется вобрать в себя это утро, запомнить его навсегда. Он глубоко втягивает воздух, пахнущий свежей травой, солью, вялой полынью, и отчетливо улавливает запах космодрома. Чуть горьковатый, немного терпкий запах сгоревшего топлива, металла и машинного масла…

Почувствовав на себе взгляд Главного конструктора, Юрий поворачивается к кораблю и решительно перешагивает рубеж, отделяющий его от лифта, от всего земного.

Его спутники остаются на площадке.

Юрий чувствует, что сейчас Главный конструктор волнуется за него. Нет, не за машину — детище многих людей, за него, который годится в сыновья этому крепкому, внешне суровому человеку с крупными чертами такого русского, открытого, простого лица.

Сейчас карие глаза Главного конструктора недоверчиво прищурены. Он с какой-то особенной пристальностью всматривается в каждый блок, в каждую панель. Сколько раз он уже смотрел на все эти узлы и приборы! Он видел их и тогда, когда они были еще схематично начерчены на первых эскизах, потом на бесчисленных листах ватмана, потом на кальке… Он трогал их своими небольшими руками в цехе и в лаборатории, на испытательном стенде и на космодроме. Он знал наизусть узлы и схемы и все же сейчас волновался, и Юрий чувствовал это.

Юрий улыбается, хотя в эти минуты тоже ощущает беспокойство. Но он улыбается, чтобы Главному конструктору было легче провожать его в этот небывалый полет.

Юрий не знает о том, известно ли Главному конструктору, что он, Гагарин, давно и прочно верит в советскую технику, верит людям, которые ее создают, и вовсе не думает о том, что техника может его подвести. Даже в эти минуты, зная о возможных отказах, он твердо уверен, что все будет хорошо.

Сейчас Юрий думает о другом. Он вспоминает, как совсем недавно космонавты были в гостях у Главного конструктора, и хозяин подарил на прощание ему и его друзьям маленькие серебряные пятигранники от лунного вымпела и полушутя-полусерьезно сказал:

— Может, кто из вас на Луне отыщет тот, настоящий… Возьмите, пригодится как образец для сравнения…

— Отыщем. Непременно отыщем! — сказал тогда Гагарин.

Юрий вспоминает об этом, и улыбка снова начинает теплиться в уголках его рта.

— Что ты сегодня все время улыбаешься? — спрашивает Главный конструктор.

— Настроение у меня хорошее. И полет хороший.

Юрий плотно усаживается в пилотском кресле.

— Не волнуйтесь, я себя здесь давно чувствую, как дома, — говорит Гагарин, пожимая руки тем, кто на площадке лифта. — Счастливо оставаться! Все будет отлично. До встречи, товарищи!

Бесшумно закрывается тяжелый люк корабля.

Юрий один. Он вдруг отчетливо вспоминает недавний запуск. Тогда летела собачка с лабораторным номером и со смешной кличкой, кажется, ее называли Дымкой. Когда собачонку одели в скафандр, а манекен, летевший вместо пилота, был уже в кресле, Юрий заметил:

— Негоже, ребята, оставлять ей такое неказистое имя, ведь будет сообщение ТАСС…

И космонавты начали обсуждать, как лучше наречь собачонку. Каждый предлагал свое.