Орлиный услышишь там крик... - страница 7

Боря поднимает камень и бросает его вниз. Сбив с боков ледяные хрусталики, камень исчезает в дыре.

— Раз, два, три, четыре, — считает Боря.

Доносится глухой стук.

— Пять, шесть…

Снова стук. Это камень ударяется о края колодца и продолжает падать. На десятой секунде мы улавливаем едва слышный гул. Неизвестно, снова ударился камень о край или долетел до дна.

Мы опасливо отходим от воронки.

Шагов через сто нас ждет еще один сюрприз. Камни под ногами становятся гулкими: под ними пустота. Камни висят над ней, образовав своеобразный свод. Здесь никто никогда не ходил, не знает, какая там пустота и крепко ли сцепились камни, чтобы удержать нас. Растягиваемся цепочкой. Идем, затаив дыхание. Десять шагов, двадцать…

— Перекур! — сказал Боря по привычке. Вчера он бросил курить. Мы садимся на камни, крутим самокрутки. Боря с тоской смотрит на сизые дымки.

Примерно на середине ледника мы наталкиваемся на грот. Бока грота на этот раз из чистейшего, зеленоватого льда. Скользя на триконях, скатываемся к входу грота. Оттуда веет холодом и мраком. Вот бы снять кадр!

— Возьмет да рухнет, — предупреждает Боря.

Прячу киноаппарат от капели под полу штурмовки и пролезаю в грот. Сосульки толщиной в слоновую ногу висят по краям.

— Только сюда не смотрите! — кричу, подняв аппарат к глазам, и в этот момент по гроту проносится треск, сверху падает и звонко рассыпается ледяная глыба. Совсем забыл, что здесь кричать опасно.

Нет, пронесло. В конце концов живем по воле случая и никогда не знаем, где нас застанет последний вздох. Выскакиваю из грота, растираю озябшие пальцы.

— А если бы эта штука вся опустилась? — спрашивает Боря, кивая на тысячетонную громаду льда, прикрывшую грот сверху.

Правый край ледника и выше, и опаснее. Отвесно над ним стоит желтая стена горы, разрушенная ветрами и водой. Оттуда падают обломки скал и тянут за собой целую каменную реку. Здесь больше трещин, морена жиже.

По этому краю когда-то проходил шестидесятилетний Мерцбахер. Может быть, вот здесь он сидел, деля последнюю солонину между своими спутниками.

У горы течет ручей. Ложе у ручья тоже изо льда.

На самом краю ледника снова наталкиваемся на препятствие. Ручей уходит в ледяной тоннель. Надо обходить его, снова забираясь на ледник. Но обходить поздно. Уже вечереет, не успеем засветло вернуться в лагерь.

Боря осторожно подходит к тоннелю — с черных стен, как душ, сыплется ледяной дождик. Карниз над тоннелем тонкий, ненадежный. Боря поглубже натягивает шляпу и бежит по тоннелю первым, сильно втянув голову в плечи. Мы бежим следом. Холодный дождь окатывает с головы до ног, впивается в кожу за воротником.

В лагере ждут невеселые вести. Вертолет в верховьях ледника сесть не мог. Осадкомер пришлось сбросить в снег с лёта. Туда и обратно машина пролетела за пятьдесят с лишним минут. Невольно делаем в уме простой расчет: значит, нам к верховьям ледника придется идти около семидесяти километров, нагрузившись продуктами на трехдневный путь, столько же назад.

Мы уже видели, что представляет собой ледник, правда в его конечной, более легкой и менее опасной части. А выше будет как в сказке: чем дальше, тем страшнее.

Николай Васильевич отдает последние распоряжения Боре. Его отряд останется в нижнем лагере и после окончания работ уйдет в Куйлю. Вверх пойдем семеро. Завтра рано утром. Сначала попытаемся провезти рюкзаки на лошадях. А пока надо подогнать снаряжение и обувь. И не брать ничего лишнего. На заоблачной высоте даже иголка станет грузом.

Мы невольно смотрим в сторону ледника. В сизой темноте угадывается какая-то снежная вершина — соседка двух великих пиков. Там метель и снегопад. Здесь же тепло, уютно, горит костерчик, тенями бродят по травянистой лужайке лошади. Юра Баранов, вернувшийся с Куйлю днем, подкидывает в руках горные ботинки:

— Сколько весят?

— Килограммов пять.

— Пожалуй, не меньше, — соглашается он и скребет ногтем по острым стальным зубьям.

День гаснет. Долго еще играет на пике Нансена багрянец ушедшего солнца. Темнеет небо, посеребренное звездами.

Тропы есть всюду. Даже там, где никогда не был человек. Может быть, их сделал зверь или сама земля как-то потеснилась, раздвинула камни, потом ветер пригладил, пробежал ручей и высох — осталась дорожка.