Орлята - страница 11

Был студеный февраль. Над Чудским озером свистел ветер, закручивал снежные вихри, гнал их меж ледяных торосов, рассыпал сухой пылью и вновь закручивал в белые подвижные жгуты.

Отряд в триста человек продвигался по льду. Люди, одетые в белые маскировочные халаты, шли медленно. Устали. Ветер хлестал по лицам, забивал рот, не давал дышать. Люди отворачивались, чтобы хоть на секунду перевести дыхание, пробовали идти спиной к ветру, но спотыкались на торосах, оступались, падали.

— Тьфу, нечистая сила! — тихо выругался пожилой партизан.

— Экой ветрила! Так и жжет!

И тотчас рядом раздался тонкий голосок:

— Не ворчи, дядя! А то не выйдет из тебя толковой старухи!

— Ох, эта Ютка! Еще и шутит! В чем только сила держится?

— Наверно, в носу, — серьезно ответила Юта. — Больно уж твердый у меня кончик носа!

Кругом приглушенно смеялись, А пожилой сказал озабоченно:

— А ну, сей секунд потри! Отморозить недолго…

Юта послушно подхватила огромной варежкой горсть сухого мелкого снега и яростно начала тереть кончик носа.

Наступила ночь. Отряд все шел и шел, пользуясь союзницей-темнотой. Ветер стих; стало немного легче. Но люди устали, как слепые, спотыкались о торосы, шли, с трудом передвигая одеревеневшие ноги. Шли молча — языки не ворочались. Казалось, вот-вот отряд выдохнется, обессиленные партизаны полягут на лед.

И вдруг слабый голосок неуверенно вывел:

Странно зазвучала эта веселая пионерская песенка среди ледяных заснеженных торосов трескучей февральской ночью. Пела Юта. Пела тихо, срывающимся на морозе голосом:

Удивительная песня! Солнце, костер, углей сиянье… Ведь все это было, было… И все это будет! Непременно будет! Не зря же дни и ночи дерутся они с врагом и сейчас вот идут по чудскому льду, навстречу ветру, может быть, навстречу смерти, но непременно навстречу победе! Не все вернутся домой. Пионеры у зажженных костров там, в далеком будущем, вспомнят погибших добрым словом и добрым делом. И новые прекрасные люди в новом прекрасном, ими построенном мире скажут о павших в этих боях: они жили, боролись и погибли, как герои. Вечная память бойцам, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины!

И тверже становится шаг, поднимаются головы, воспаленные глаза вглядываются в ночную мглу.

Ах, девчонка, девчонка, если бы знала ты, какие струны затронула старая веселая песенка в сердцах товарищей по оружию!

На исходе вторых суток вышли на эстонский берег. Люди шатались от усталости.

Валенки, покрытые снежной коркой, казались пудовыми. Черный береговой лес, подступивший из вечерней мглы прямо к ледяному озеру, был зловещ и негостеприимен. В каждом темном пятне, в каждом стволе, в изгибах заснеженных веток чудился враг. Что знал отряд про этот берег? Ничего. Надо было идти на ощупь. Но, чтобы не рисковать отрядом, послать сначала разведку.

— Юта! Жива?

— Жива.

Девочка лежала на снегу, уткнув лицо в согнутую руку.

— Не замерзла? — командир склонился над ней. Она хотела встать. — Лежи, лежи, — он присел рядом. — Ноги-то гудут?

— Как телеграфные столбы.

Командир улыбнулся.

— Не захоронила веселье под чудским ледком?

— Оно живучее.

— А идти можешь?

— Забыли что? Может, песню забыли на том берегу? Так я слетаю.

— Добро!

В одной из изб разбросанного хутора Ростой шла гулянка. Там были тепло и еда. Тепло и еда — то, чего так недоставало усталым партизанам.

Отряд окружил хутор. Хмельных гостей согнали в одно место. Выставили караулы. Наскоро перекусив, бойцы полегли спать. И никто в суете не заметил, как один из гостей, улучив минуту, бросился в сторону и растворился в темноте.

Юта спала на полу, прижав к себе свое сокровище — карабин. Когда невдалеке гулко грохнуло несколько выстрелов, она проснулась вместе со всеми, сонно потерла глаза, не соображая где она.

С силой распахнулась дверь, и вместе с клубящимся морозным паром в избу ворвался молодой партизан: