Орлята - страница 8

Рядом хрустнул сушняк. Из темноты появилась чья-то фигура.

Подруги узнали комиссара.

— Не спите? — комиссар присел возле них на корточки, пошуршал листком бумаги, сворачивая «козью ножку». — Пора, девочки, на боковую. Тебя, Юта, завтра рано разбудим. Дело есть.

В избе на окраине деревни сидела за столом женщина. На исхудалом, в морщинах, лице застыло выражение печальной растерянности, подавленности. Сдвинув на плечи платок, она брала темными сухими пальцами горячие картофелины из глиняной чашки и, макая их в рассыпанную на столе крупную желтоватую соль, медленно ела. Возле, на лавке, лежала тощая торба из застиранной холстины.

Наевшись, женщина вздохнула, утерла рот концом платка, посмотрела в окно. Меркнул пасмурный осенний день. Что-то мокрое сыпалось с неба, не поймешь — снег ли с дождем, дождь ли со снегом.

— Спасибо, — промолвила женщина и опять вздохнула.

С печки спустились ноги в заплатанных валенках. Седой ветхий дед в кацавейке сполз на пол, подошел к столу, опустился на лавку.

— Ночуй. Куда пойдешь на ночь глядя, в такую мозглятину?

— Глаза бы мои ни на что не глядели, — устало сказала женщина. — Муж мой знал бы, что женушка его по миру ходит, живет подаянием! Господи!.. А что было делать? На фрицев работать? Окопы рыть? Чтоб по нашим войскам, по мужу моему из этих окопов стреляли? Я и ушла. Дочку малую в чужой деревне у бабки одной оставила. А сама скитаюсь. Чего принесу, того и поедят… Дед, вернется когда-нибудь жизнь? Или так уж и погибать под немцем?

Дед пожевал губами.

— Третий год маемся. Натерпелись… — он покосился на дверь и зашептал: — А, слышь, все врет ведь фашист, будто Москва взята и Ленинград. Ленинград, слышь, стоит, только обложен кругом нечистой силой, и голодуха там… А уж Москва и подавно наша. Надейся, бабонька! А по дорогам ходи сторожко, а то они нонче девок и баб в Германию угоняют.

Дед поднялся, задернул оконную занавеску, нашарил на полке коробок спичек, зажег коптилку. Керосину на лампу не хватало. Электролиния давно была порушена. Починили ее и провели свет только в те избы, где жили офицеры фашистского гарнизона. Послонявшись по избе, дед молча накинул полушубок, нахлобучил шапку и побрел в сени.

Женщина сидела в тяжком раздумье.

Скрипнула дверь.

— Что, дедушка, все моросит? — не поворачивая головы, спросила женщина.

Ответа не было.

Она обернулась тревожно.

— Кто там? — приподняла коптилку, чтобы лучше видеть.

В дверях стоял мальчик лет двенадцати в старом потертом полупальто, подпоясанном ремешком. Брюки заправлены в сапоги. На голове, набекрень, кубанка с продранным мехом.

— Тебе чего? — спросила женщина. — Хозяев дома нет.

Мальчик шагнул к столу. Облепленные снегом и грязью сапоги оставляли на полу мокрые следы.

Коптилка осветила детское лицо с заостренным подбородком, с прозрачными синими глазами. Белокурый чубчик свешивался из-под кубанки. На худенькой щеке полоса грязи.

Женщина вгляделась и вдруг вскрикнула изумленно:

— Юта! Как ты сюда попала?

— Откуда вы меня знаете? — простуженно, с хрипотцой, спросил мальчишка.

Женщина заволновалась:

— Как же мне тебя не знать, Юточка? Тетя Поля я, доченька! Неужто не узнаешь? Мы рядом жили в Петергофе, пока вы в Ленинград не уехали. Комнаты даже были смежные…

— Нет, вы не знаете меня! — тихо, но твердо сказал мальчишка. — Совсем не знаете! Ни в каком Петергофе я не жила и с вами не знакома.

Синие глаза блеснули непреклонно и покосились на картошку в глиняной чашке.

Женщина перехватила этот взгляд.

— Есть хочешь? Ты садись… садись…

Девочка в мальчишечьей одежде присела на лавку.

Маленькая, обветренная, покрасневшая от холода рука поспешно схватила картофелину и понесла ее ко рту, не посолив. Девочка была очень голодна.

— Да откуда ты, Юточка? — зашептала женщина растерянно. — Вот уж неожиданность! А я подумала, мальчик нищий. Много теперь по дорогам людей бродит… Мама-то твоя где? В Ленинграде?

Опустились ресницы, слегка склонилась голова. Кивнула? Или просто так?

— Голод там, говорят, в Ленинграде. Страшный голод.

— Ничего… Перетерпят как-нибудь, — пробормотала девочка и встала. — Спасибо.