Осень на краю света - страница 2
За углом дома притулилась терраска, вся перекошенная, угол задран выдавленным из земли кирпичным столбом. Истертые ступени вели к двери, обивку которой будто распирала изнутри какая-то сила: веревки глубоко врезались в черный протертый дерматин, вычертив на нем узор из ромбов.
– Кого там?! – донеслось из окна.
Загремели ведра, с сухим треском упала на пол какая-то деревяшка, звякнуло – дверь скрипнула, и в освещенном проеме возник невысокий кряжистый старик в грязных джинсах и тельняшке. Пахнуло табаком и яблоками.
– Ну чего? – свесился с порога, щурясь в темноту.
Усы воинственно топорщились над губой старика, придавая лицу – широкому, носатому, с глубоко посаженными глазами – какое-то бандитское выражение. Густые седые волосы торчали, как иглы дикобраза.
– Не узнаёшь? – спросил гость.
– С какого мне тебе узнавать-то? – ощетинился старик.
– Свет экономишь, Иваныч?
– Чего?
– Свет, говорю, над крыльцом есть? – терпеливо пояснил гость.
– Был где-то, – сбавляя обороты, проговорил хозяин и, отклонившись внутрь, пошарил по стене рукой.
Под козырьком вспыхнула лампочка, высветив скамейку у окна, ряд кленов вдоль дороги и пришедшего: невысокого мужика лет под пятьдесят в плаще и кепке. Он тоже был с усами, но его усы, унылой подковой огибавшие рот, выглядели не в пример аккуратнее хозяйских.
– Итить! – заорал хозяин, вглядевшись. – Юрка! Лично!
Он взмахнул руками и, пошатываясь, резво сковылял с крыльца. В процессе движения выяснились два неоспоримых факта: во-первых, старик был хром и, во-вторых, пьян.
– Не Юрка, а Юрий Григорич, – поправил сам себя хозяин, троекратно облобызав гостя.
Юрий Григорич вяло ответил на пьяные обнимания, по возможности быстро прервал процедуру приветствия и наставительно молвил, покачав перед носом у друга пальцем:
– Сытый голодному не товарищ, Федор Иваныч.
– Дык в чем дело-то! – радостно всплеснул тот руками. – Пошли, исправим!
Метнулись тени по струганым, рассохшимся половицам терраски, скрипнула внутренняя дверь, луч света обличающе высветил захламленный садовым инвентарем угол, стол с россыпью душистых яблок на драной цветастой клеенке, ячеистое широкое окно с треснутыми стеклами…
– Идем, идем, – пропыхтел старик, обернувшись в проеме.
Духовитая атмосфера избы словно отрезала запах яблок и осенней сырости. Прямо из сеней попали на кухню, маленькую и неопрятную: раковина с отбитой эмалью, пузатый бак АГВ в углу, оконце с занавесками на струне карниза, в углу – холодильник и телевизор на нем, напротив – стол, заваленный пакетами: сахар, соль, крупа, хлеб. За дальней открытой дверью виднелась жилая комната: ковер на стене, усыпанный, как заплатами, фотографиями в деревянных рамках. За неприметной дверью справа от входа – Юрий Григорич знал это – находилась ванная с туалетом.
– Заходи, садись, вот сюда давай, – суетился от радости Иваныч.
Хозяин плавно покачивался, сверкал веселым хмельным взглядом. На столе водка, кастрюлька с картошкой, лук и горка соли на блюдце.
– Бедновато живешь, герой-орденоносец, – оценил ассортимент Юрий Григорич.
– Да и ты, я вижу, больше девок кудрями не завлекаешь, – отозвался старик, хитро прищурившись.
Гость как раз снял плащ и забросил на вешалку кепку, и теперь плешь на его голове озорно поблескивала под низко висящей лампой без абажура.
– Ну давай тогда за встречу, – пригладил волосы Юрий Григорич.
– Об том и речь!
Старик цепко выхватил из-под тумбочки еще одну рюмку, разлил. Чокнулись со звоном, от души, синхронно опрокинули, крякнули. И так же одновременно ухватили луковицы. Пальцы у деда Иваныча были бугристые, изогнутые, с расплющенными желтыми пластинами ногтей – и Юрий Григорич застеснялся своих ухоженных, местами даже элегантных рук.
– После первой по второй кто не выпил – тот дурак, – заявил дед, снова ухватив бутылку.
– Ну у тебя-то уже и не третья, поди…
– Ты мои не считай, ты свои считай, – посоветовал Иваныч, наполняя стаканы.
И снова, прозвенев стеклом, синхронно выпили.
– Звал-то чего? – спросил Юрий Григорьевич, хрустнув луковицей.
– Картошку вон бери, – махнул Иваныч, заметно насупившись.
– Покурим?