Осенние цикады - страница 11
Сакэ
Живут же на свете
глупцы, что, напившись сакэ,
хмелеют бездарно
и вместо приятных забав
лишь множат заботы свои!
Карканье ворон
Наверно, вороны
ведут меж собой разговоры.
Ведь, право, недаром:
закаркает серая где-то —
другая ей тотчас же вторит…
По нынешним временам[49]в ута
обязательно строго отбирают слова,
а многие вещи из тех,
что мы видим и слышим повседневно,
и вовсе в стихах не встречаются
В прежние года
не стеснялись этих слов
в песнях и стихах:
редька, баклажан, имбирь,
вяленая дыня, лук…
Многим, считающим,
что песня родится не из
зрения-слуха-запоминания знания
И чего искать
где-то в пыльных кладовых,
если семя слов —
в том, что нам постичь дано
через зрение и слух?
Слышу карканье вороны
весенним вечером,
когда моросит дождь
Вечер весенний.
Дождь моросит без конца.
Горечи полон
крик промокшей горной вороны,
направляющейся к ночлегу!..
Весенняя заря
«О если бы вечно
жила эта бренная плоть,
роса луговая!» —[50]
сжимается сердце моё
при виде весенней зари…
* * *
Под сенью деревьев,
роняющих розовый цвет,
дыхание бури
мне почудилось в шуме потока,
долетающем из ущелья».
Год за годом любуюсь цветами
Каждый год по весне
вместе с новым другом любуясь
вишней в полном цвету,
стал и я незаметно старцем
вопреки нелепой надежде…
Ветви старой вишни
Я сам ужо стар,
и вишня в саду постарела, —
но юность живёт
в ненасытном старческом сердце
и в душистых этих соцветьях…
Придя в храм Дзэнрин,
чтобы полюбоваться цветами,
слушаю сутру под шум бури,
когда в смятенье облетают
лепестки с вишнёвых деревьев
Быстротечная жизнь!
Голос бонзы в храме вещает
о юдоли земной —
и, внимая молитвословьям,
на ветру облетают вишни…
Опадают цветы под луной
Если стану потом
вспоминать эту вешнюю ночь,
полумрак, полнолунье, —
заскользят в предрассветных бликах
лепестки с деревьев отцветших…
Дымки по весне
Над широкой гладью реки
стаями резвятся чайки.
Они выглядят такими счастливыми…
Даже птицы и те
над рекою резвятся стаей —
только мне суждено,
сам не знаю зачем, влачиться
в одиночестве по теченью…
Как и прочие, оставив все дела,
слагаю стихи о запоздалой жаре
Ещё нестерпимей,
чем летний мучительный зной,
жара в эту пору, —
как подумаю, что наступили
дни желанной осенней прохлады…
Ещё один вечер
Вот уж краски зари,
расцветившие облачный полог
над вершинами гор,
постепенно тускнеют и блекнут —
надвигается вечер осенний…
Сложил стихи, когда, погружён
в глубокую задумчивость, созерцал печальную
картину сумерек, и вдруг, очнувшись, понял,
что наступил осенний вечер
Должно быть, сегодня
утоляют стихами печаль
простые крестьяне
в жалких хижинах под горою…
Опустился вечер осенний.
Свет осенней луны проникает
сквозь бамбуковую штору
Льётся призрачный свет
сквозь бамбуковую занавеску —
и, по стенам скользя,
расползаются чёрные тени
силуэтами лап сосновых…
На заре слышу шум осеннего ливня
В безрадостном мире,
где зори проходят как сон,
ещё до рассвета
меня, старика, потревожил
мерный шум осеннего ливня…
Коростель у горной хижины
Свистит коростель.
Смещается месяц в просветах
меж редких дерев.
Только птичья трель нарушает
тишину обители горной…
* * *
И белые цапли,
что мне примелькались с утра,
от дальней речушки
уже потянулись к ночлегу…
Сгущается сумрак осенний.
Рассветная луна в окошке
Окно приоткрою
так, чтобы виднелась луна
в светлеющем небе, —
и будто бы легче стало
коротать часы до рассвета…
Вечером слушаю песню
крестьян в поле
Удэумаса.[52]
Тихий ропот храмовой рощи.
В полумраке
долетает издали песня, —
верно, в поле всё ещё сеют…
Пенье кукушки
Бросили якорь
и прислушались — где же она?
А оказалось,
в кронах сосен поёт кукушка,
на обрыве, над самым морем.
Предрассветная луна,
зацепившаяся за горный пик
Как будто за сосны
на самой далёкой горе
луна зацепилась
и повисла, рассветный сумрак
наполняя тусклым мерцаньем…
В Удзумаса холодной ночью
скулит лисица
Безлунная ночь.
В старом храме слушаю молча,
как ветер свистит,
барабанит град но карнизам
да от стужи скулит лисица…
К дикому гусю
Тоскливо на сердце,
как будто осенней порой
в тумане белёсом
кричит заблудившийся гусь,[53] —
невидим и так одинок…
К вееру
От себя, от себя
мановением выверну веер,