Осенняя паутина - страница 37
В ушах у него звенит. Или это звон золота вокруг? Маленькие, холодные глаза смотрят прямо ему в лицо, и кажется, что эти глаза страшно далеко, в бездонной пустоте, откуда идёт едкий туман и весь холод минувшей ночи.
Как медленно он сдаёт карты и как противны его пухлые руки. Каждый раз, как он даёт ему карту, кажется, что он душит её своими короткими пальцами.
Семь.
Банкомёт, не открывая первых карт, выбрасывает лицом свою прикупку, даже не касается двух закрытых карт своих, и сгребает прежде всего деньги соперника, а затем ставки других партнёров.
Все проиграно. У него ни отчаяния, ни боли. Он поворачивает голову назад и с детским легкомыслием улыбается своему союзнику застенчиво и дружелюбно.
Тот кладёт ему руку на плечо и говорит:
— Ну, finita la comedia. Вставайте.
Он надувает щеки и, точно желая размять члены, потягивается.
Банкомёт смотрит на него вопросительно, как шакал на жертву. А вдруг жертва притворяется и сейчас вскочит и вцепится в него.
Но жертва слегка поднимается со стула, и тот машинально поднимается тоже. И уже стоя, склонившись над столом, аккуратно укладывает в карман деньги.
Ещё коньяк не допит. Рядом с бутылкой, на месте разбитой, другая, сухая рюмка. Машинально наливает в неё коньяк, пьёт, и только тут соображает, что ему нечем заплатить даже за это вино. Тем смешнее.
Он оглядывает зал, почти опустелый: лакеи, усталые, зевают в углах, и с сонными глазами, как автоматы, идут на зов. Дым несколько разошёлся, но огни лампочек тусклы, как сонные глаза лакеев.
Он медленно огибает стол. На него не обращают внимания: глаза устремлены на руки счастливого банкомёта.
Подошёл к банкомёту, опустил руку на спинку его стула.
Тот оборачивается, выпрямляется, думает, что с ним хотят проститься:
Он, особенно изысканно и приветливо улыбаясь, говорит:
— Садитесь.
Банкомёт, не сводя с него вопросительных глаз, опускается. Рука со стулом беззвучно отходит в сторону, и толстое, пухлое тело жениха опрокидывается на спину.
Тишина.
Затем раздаётся взрыв невольного смеха.
Поэт, с лицом белого негра, бросился поднимать багрового, все ещё барахтавшегося парфюмера.
Он на ногах. Злобным растерянным взглядом окидывает всех и останавливает его на виновнике.
Тот продолжая изысканно улыбаться, держит на отлёте за спинку стул, который также нагнулся, как бы в грациозном поклоне.
— Это безобразие!
— Скандал!
— Пьяная выходка!
— Позвать старшину!
— Удалить из клуба!
Но все это негодование выражается крайне двусмысленно, точно по обязанности, сквозь трудно подавляемые улыбки.
Они спешат к пострадавшему, окружают его, заботливо спрашивают, не ушибся ли он? Выражают преувеличенную готовность удержать его, если он пожелает броситься на скандалиста. Только декоратор стоит и, качаясь от смеха, смотрит то на одного, то на другого.
Но оскорблённый не думает лезть в драку. Он, слава Богу, не пьян и не станет скандалить в публичном месте. Он только требует, чтобы виновного удалили из клуба, а там он сумеет с ним сосчитаться.
Но старшины нет. Ведь уже утро. И никто не хочет добровольно взять на себя обязанность предложить ему удалиться.
Доигрывающие за двумя-тремя столиками просят им не мешать.
Не надо старшины. Он уйдет сам.
Все ещё продолжающий смеяться, декоратор берет его под руку, и они идут к выходу.
Высокий, лысый офицер стоит у окна, слегка отстранив тяжелую занавеску.
На минуту остановились. Сероватый свет упал из-за занавески и заставил вздрогнуть весь воздух в комнате. Ночь, как блудница, таилась здесь, и этот светлый ангел дня застал её врасплох и принудил побледнеть от стыда.
Он был поражён: уже утро!
— А вы что же думали?
— Я и не заметил.
Тот останавливается перед ним на площадке у лестницы, всплескивая руками, ударяет ими себе по кривым коротким ногам.
— Чистое дитя. Ну, ну!
И снова разражается смехом, от которого трясется золотая цепочка на его животе.
В другое время такая выходка могла бы обидеть, но сейчас он слабо и жалко улыбнулся. Этот чудак прав: он заслужил такое отношение к себе.
— Послушайте, — фамильярно обращается к нему тот, — когда вы ещё только пришли, я заметил, что вы не в своей тарелке, и знал почему. Ну, да. Прежде, чем поехать от вас к тому, она заехала ко мне, как к старому другу, посоветоваться. Ну, да, что вы так таращите на меня глаза, точно я привидение. Эх, дитя. Я ей такой же кузен, как и вы. Я виноват во всей истории. Я вас познакомил с нею, и теперь вы из-за этого проигрались. Ergo — вы должны бы взять у меня проигранные деньги.