Осколки - страница 12
– Ну-ну, как же, – я лег на пол и подложил под голову ладони. – А я еще хотел тебя с собой взять. Дай, думаю, девчонку еще вытащу, чего такой красоте здесь догнивать? На воле-то всяко лучше, а здесь она, зуб даю, проведет остаток своей жизни в компании разговорчивых скелетов да здоровенных голодных крыс.
Я прислушался. Молчит.
– Нет, я бы и сам здесь с радостью задержался, да – вот беда! – обслуживание ни к черту, да еще и хотят меня на виселице вздернуть в воскресенье. Подзадорить, так сказать, народ. А так… Ни пинту пива выпить, ни тебе окорок принести, только кашей и кормят. Хотят, наверное, чтобы на тот свет здоровенькими отправились, как думаешь?
– Я на тот свет не собираюсь.
– Хм. Понимаешь, в чем штука: выбора у тебя особо и нет.
– Есть, – она на секунду замолчала. – Но да, лучше уж здесь сдохнуть.
Ага, как же. Я когда-то тоже таким упертым был, а как три дня под половицами пролежал, от упырицы укрываясь, готов был сам себя перцем посыпать и в печь залезть, лишь бы сожрала быстрее, да вот незадача: поскользнулась, миленькая, на ровном месте, да клыки в мозг и вонзились.
– Зачем же сдыхать? Я ведь тебе предлагаю светлое будущее вдали от этих мрачных стен…
– И какая же плата?
– Беру натурой.
– Пошел ты!
– Ладно, ладно, шучу. Просто шучу!
Я хохотнул. Как же приятно хоть с кем-то поговорить!
– А платой будет посильная помощь. Разумеется, в самых что ни на есть разумных пределах.
Девчонка на несколько минут задумалась. В тюрьме повисла неприятная тишина, от которой все внутри противно зудело, а нос чесался. Я чихнул.
– Я тебе не верю, – наконец, призналась она.
По крайней мере, честно. Проводникам никто никогда не верит, вот только когда припрет, все к нам в очереди выстраиваются, да еще и в ножки с радостью кланяются, лишь бы мы их от проблемы избавили.
Что поделать, народ есть народ.
– Я и не прошу мне верить, девчонка. Просто договор враждующих сторон, оказавшихся в полной заднице. Взаимопомощь – отличная штука.
Она хмыкнула.
– А Белка говорила, что вы, проводники, самые сильные.
– Угу. Она, наверное, еще и говорила, что мы через стены проходить умеем, и живем вечно, и обычная сталь нас не берет, да?
– Это не так?
– Конечно, нет. Мы обычные люди, просто обладаем некоторыми… определенными знаниями в определенной сфере, только и всего. А все остальное, как я говорил, – сказки.
– То есть любой может стать проводником?
– Если выживет. Некоторые просто не созданы для подобной работы, – серьезно ответил я. – Но если подумать, то да, любой. Надо только найти толкового учителя, который согласится тебя тренировать: школ-то у нас нет. И чтоб он тебя не убил в первые два года обучения, а – поверь, – такое нередко случается. Все познается на практике. Так как насчет моего предложения?
– Выбираться надо, – кивнула она головой, – но откуда мне знать, что я тебе помогу, а ты меня не кинешь? Мне не охота гнить здесь с одной мыслью о том, что я помогла кому-то сбежать, а сама сглупила и осталась.
– Ни откуда. Надо верить людям, девочка!
– Я тебе не девочка.
Я не ответил. Молчание – знак согласия. Она действительно была далеко не девочкой. Ее фигура, конечно, только начала приобретать должные формы, но уже была достаточно привлекательной и соблазнительной (так бы и съел, извиняюсь за буквальное выражение), а глаза вовсе не выглядели молодыми и наивными. Пережила она если не много, то достаточно.
– Ладно, – она вздохнула. – Хорошо. У тебя есть план?
– Не-а.
– Тогда зачем подбивал работать вместе? – удивилась она.
– На будущее. Всегда полезно иметь связи.
– Идиот.
– Дура, – тут же отозвался я.
– А правда, что вы можете безнаказанно убивать людей? – неожиданно спросила она. – Ну, то есть, не по закону, а перед Садами?
Вот, уже пошли правильные вопросы.
– Правда.
– Как… как это происходит?
– Как-как, чикнул по горлу ножичком, он и скопытился. Можно утопить, скормить зверям, придушить, дать по голове чем-нибудь тяжелым… Много способов. А что до Садов, то это я и сам без понятия. Просто так есть, вот и все. Поверь, я и сам сотни раз об этом думал – дохлое дело. Мы просто чисты, и для нас убийство не является таким уж грехом перед Райной.