Осколки памяти - страница 2

стр.

- Есть!

Тогда режиссер (либо второй режиссер, либо ассис­тент) берет специально принесенную загодя тарелку, недорогую, простую, и шваркает ее о штатив камеры или о железную площадку, на которой стоит камера. После это­го раздается режиссерское:

- Стоп!

И все бросаются собирать себе на память по оско­лочку.

Как я думаю, смысл этого действа заключается не только в том, чтобы все прошло удачно, но также в том, чтобы все из съемочной группы доработали до конца и по завершении могли принести свой осколочек, свою леп­ту и вновь сложить тарелку. Однако самого сбора воеди­но глиняных кусочков никогда не происходит, по край­ней мере, в моей практике не происходило: все настолько выматываются и так устают за время работы над карти­ной, что уже не до этого.

"Внимание, приготовились! Начали!" - и тарелка бьется... Вот так мне хотелось бы и начать свою книгу. Только хочется отчего-то, чтобы тарелочка эта была по­крыта тонким зеркальным слоем серебра, в котором отразилось бы все. Но так не бывает, к сожалению, и ты вспо­минаешь жизнь по фрагментам своей разбитой памяти, и это очень кропотливый труд. Да, наверное, и не надо пы­таться вспомнить все: остается, врезается лишь то, что очень дорого тебе, что тебя восхищало, возмущало, рани­ло, удивляло, приносило тебе счастье.

Жизнь преподнесла мне в качестве подарка удиви­тельных людей, и, перебирая в памяти свои картины, я сразу вспоминаю тех, кто помогал их делать: и актеров, и авторов сценариев, и операторов - всю съемочную груп­пу. О них говорить интересно.

Однажды на своем творческом вечере я отказался от традиционных ведущих, кинокритиков, и решил вести встречу сам. Посмотрел все свои картины, выбрал фраг­менты, договорился с механиком показывать их в опре­деленной очередности. Я захотел построить этот творчес­кий отчет таким образом: рассказать о людях, с которыми мне посчастливилось встретиться, работая над картина­ми. Михал Ильич Ромм говорил, что нужно непременно узнать, что за человек тот, кого приглашаешь снимать­ся. Это были дивные люди.

К сожалению, многих уже нет в живых: Макаровой, Санаева, Даля, Новикова, Дубашинского... Всех не пере­числить. Встречи с этими людьми и они сами были для меня незабываемыми...


СЕМЕЙНЫЙ АЛЬБОМ


Жили-были...

Всем своим нутром я помню до сих пор вкус подсол­нечного жмыха - лакомства, которое мы, пацаны, вы­прашивали на маслобойне в те нечастые дни, когда я жил у папы в тайге.

Помню, большой дяденька выкатывал плоский круг размером с колесо и, отламывая от него кусок за куском, раздавал нам по одному - ешьте, ребятки...

Родился я в Новосибирске в 1933 году, 22 октября, так что мой возраст уже серьезный, и юбилей в 2003 году был тоже серьезный. Раньше, когда свое 70-летие отме­чали мои старшие товарищи и коллеги, они мне каза­лись поставленными куда-то на вершину искусства, на постамент и казались такими старыми. А тут вот и я их догнал и ничего не ощущаю, ничего страшного, оказы­вается - вроде, все так и должно быть.

Жили мы в городском районе, который местные жите­ли называли Закаменка: он выглядел, как спускающийся вниз лог, как огромная впадина с самодельными домишка­ми. Народная молва рассказывала, что в прежние времена в Закаменку по этапу отправляли из Марьиной Рощи ссыль­ных. Оттуда мы вскоре перебрались ближе к центру. Помню нашу улочку и одноэтажный кирпичный дом.

Семья у нас была любопытная. Папа - инженер-геодезист, работал в тресте "Запсибзолото" и большую часть своей жизни проводил в тайге в экспедициях. По­мню, как время от времени я выезжал к нему. Особенно ярко отложилась в памяти поездка, когда на телегу, на которой мы ехали, вдруг вспрыгнул бурундук - такой щекастый, красивый. Посидел, посмотрел - и исчез. Это была настоящая сибирская тайга, она казалась мне тог­да таинственным, неизведанным миром.

Одна из зим запомнилась мне чрезвычайным пере­полохом дома: я засунул себе в нос кедровый орешек (их в Новосибирске щелкали все сплошь и рядом). Достать орех никак не могли, поднялась паника. Дедушка, свет­лая ему память, посадил меня в санки и повез в больни­цу, но на полпути вдруг сказал: "Ну, вот и все". Оказыва­ется, вместе с накопившейся в носу жидкостью (назовем это так) орешек вылез сам по себе и спокойно разместил­ся на подбородке.