Основания девятнадцатого столетия - страница 13

Я не пишу историю теологии и не могу подробно исследо­вать этот спорный вопрос, но надеюсь, что сумел этими набро­сками охарактеризовать сущность неизбежной борьбы вокруг вопроса о грехопадении. Всякий образованный человек знает, что спор Пелагия продолжается и сегодня. Католическая цер­ковь, подчеркивая значение произведений по сравнению с ве­рой, не могла не принизить несколько значение Благодати, никакая софистика не сможет устранить этот факт, который за­тем оказал влияние на мысли и поступки миллионов людей. Грехопадение и Благодать — это такие тесно связанные части одного единого организма, что самое легкое прикосновение к одной действует на другую, и таким образом постепенно ис­тинное значение мифа о грехопадении ослабело настолько, что сегодня иезуитов обозначают полупелагианцами, и они сами называют свое учение scientia media.^>49 Как только затрагивает­ся миф, впадают в иудаизм.

Понятно, что с самого начала должна была еще сильнее раз­гореться борьба вокруг представления о Благодати, потому что грехопадение имелось, даже если в качестве непонятого мифа, в священных книгах израильтян, но Благодати в них найти нельзя, она есть и остается абсолютно бессмысленной для их религиозного мировоззрения. Подобно тому, как среди апосто­лов разгорелся спор, и он не решен еще и сегодня. Закон или Благодать: вместе они не могут существовать, точно так же, как человек не может одновременно служить Богу и мамоне. «Не отвергаю благодати Божией; а если Законом оправдание, то Христос напрасно умер» (Послание апостола Павла к Галатам, 2, 21). Одно-единственное такое место является определяю­щим, другие предполагаемые «канонические» высказывания (например, апостольское послание Иакова 2, 14, 24) кажутся детскими. Речь идет не о теологическом буквоедстве, но об од­ном из величайших фактов опыта внутренней жизни у нас, ин­доевропейцев. «Только кого выбирает спасение, только тот его (спасение) принимает», говорится в Ката-Упанишадах. А что за дар позволяет нам принимать этот метафизический миф Благодати? У индоиранцев — познание, у европейских христи­ан — вера: оба обещают обновление (Преображение), т. е. про­буждают человека к осознанию другого вида взаимосвязи вещей.^>50 Я опять привожу слова Христа, которые можно повто­рять бесконечно: «Царство небесное внутрь вас есть». Это по­знание или вера, полученные Божией милостью. Спасение через познание, Спасение через веру: два взгляда, которые мало отличаются друг от друга. Индийцы (даже Будда) делали упор на интеллект, грекогерманцы, поучаемые Иисусом Хри­стом, — на веру: два толкования одного внутреннего пережи­вания. Но второе в том отношении более важно, что Спасение через познание, как показывает Индия, в конечном итоге озна­чает отрицание pure et simple, т. е. не дает положительного, творческого принципа, между тем как спасение через веру ох­ватывает человеческое существо в его самых темных корнях и добивается от него определенного направления, полного со­гласия:

Господь — моя крепость!

Еврейской религии оба эти взгляда чужды.

Итак, мы рассмотрели для ориентации и понимания те ми­фологические моменты христианской религии, которые не были заимствованы у иудаизма. Как видим, это строение более индоевропейское, не храм, воздвигнутый в честь иудейской ре­лигии. Это строение покоится на опорах, а опоры на фундамен­тах, которые не являются еврейскими. Сейчас не стоит оценивать значение полученного евреями импульса, благодаря чему природа борьбы в христианской религии будет просту­пать все более отчетливо.

Было бы крайне неверно рассматривать участие евреев в создании здания христианской религии как негативное, разру­шительное, приносящее вред. Достаточно встать на семитскую точку зрения (этому легко поможет обращение к любому ев­рейскому религиозному учению), чтобы увидеть проблему в ином свете: эллино-арийский элемент как растворяющий, уничтожающий, враждебный религии, как мы уже видели у Пелагия. Но и оставаясь при естественном для нас мнении, достаточно непредвзятого взгляда, чтобы признать вклад ев­реев весьма значительным и по большей части незаменимым. Потому что в этом союзе еврейский дух был мужским принци­пом, производящим, волей. Вполне возможно предположить, что из эллинских спекуляций, из египетской аскезы и из интер­национальной мистики без огня еврейской воли в мире появил­ся бы новый религиозный идеал и одновременно с этим новая жизненная сила. Не римские стоики с их благородным, но хо­лодным, бессильным учением о морали, не бесцельное, мисти­ческое самоуничтожение ввезенной из Индии в Малую Азию теологии, также не обратное решение задачи, что мы находим у еврейского неоплатоника Филона, где израильская вера рас­сматривается мистико-символически, и эллинское старчески безобразное мышление должно обнять эту разнаряженную младшую дочь Израиля (примерно как Давид Абизаг)... все это не привело бы к цели, это совершенно ясно. Чем иначе можно объяснить, что именно в это время, когда родился Хри­стос, сами евреи, столь изолированные по своей сути, отталки­вающие все чужое, столь суровые, безрадостные и лишенные красоты, начали истинно триумфальное шествие пропаганды? Еврейская религия лишена всякого обращения, но другие, го­нимые жаждой веры, переходили в нее толпами, даже несмот­ря на то, что евреи были ненавидимы. Сейчас много говорят об антисемитизме. Ренан уверяет, что это движение отвращения к еврейской сущности гораздо сильнее свирепствовало в столе­тие до Рождества Христова.