Основатель службы «Диалог» - страница 23
И вы еще недовольны, вам кажется, что это — чересчур!
И как это великолепно, что вам — чересчур!
Они не понимают, что такое старая плоскость. Для них старая плоскость — это короткое заманчивое путешествие, право на которое можно получить раз в три года. Это гаремы и рыцарские турниры, это пикник в девственном мезозое и личное участие в охоте на мамонта. Они не понимают, что могут слушать какую угодно музыку не потому, что вовремя подзарядили стереонаушник, а потому, что очень много лет ходили по земле признанные и непризнанные гениальные музыканты, в любом случае не оцененные до конца своими современниками.
Все великолепие, в котором они живут и которого, естественно, не ценят, так как не понимают, все это стоит на фундаменте из спрессованных жизней. Фундамент прочен, он хорошо держит и не дает зданию упасть.
Еще одна аналогия. Как много этих аналогий! Вся теория времени сплошные аналогии. Нашли дыру в заборе и научились туда лазить, вот и все.
Спор с временем. Возможен ли он? Ведь спор был не с Контролерами, а с самим жизненным пространством, с его объективными законами. Хотя нет, на законы он никогда не посягал, он хотел лишь как-то…
Вдруг он явственно услышал звук. Звук шел не снаружи, он жил в нем… Звук был очень низкий, ужасающе низкий и протяжный. Откуда он взялся?.. Будто овеществленная… грозность. Предупреждающая, почти что враждебная мощь мироздания, жизненного пространства, Вселенной… Вот что выражал этот звук.
И тут появились тени. Они обступили стол, они шли одна за другой, сменяя друг друга. Каждая тень была очень знакома. Они улыбались, исповедывались, прислушивались, смотрели прямо в глаза. Некоторые убивали его. В конце концов все погибали.
Их было всего сто восемьдесят шесть. Неужели они пришли прощаться?..
Или… или встретить?..
Сколько раз он умирал! Каждую смерть он запомнил в деталях, в ощущениях, в запахах. Он уже почти что привык. По крайней мере, научился не ужасаться заранее. Теперь осталась последняя.
Она будет самая безболезненная. Самая легкая.
И самая страшная!
Впервые он не может знать, что после. Он может догадываться. Только догадываться. Этого мало. Хотя он наверняка знает, что здесь нечего бояться. Но как бывает тяжело заставить себя перебороть…
Чтобы заново родиться, нужно КАК МИНИМУМ умереть. Как минимум… Впервые он тоже вынужден добавлять это КАК МИНИМУМ.
И страх перед неизвестностью оказывается намного сильнее страха перед болью.
Из отрешенного состояния Андриевского вывел официант.
— Господин Андриевский, вон у стойки два молодых человека, у них к вам какое-то дело, они просят разрешения подсесть к вашему столику.
— Они не любят футбол?
Официант улыбнулся.
— Не знаю. Спросите об этом у них.
Молодые люди подошли, с явным интересом разглядывая Андриевского. Один был мулатом, другой — высоким худым блондином скандинавского типа. Первый в черном костюме, второй — в белом.
— Мы просим прощения за то, что побеспокоили вас, Михаил Игоревич, сказал мулат. — Но мы бы не стали нарушать вашего уединения, если бы оно не было вынужденным.
— Садитесь, — проговорил Андриевский, — и представьтесь.
— Студенты КИПСИНа Франц Шено, — мулат слегка наклонил голову, — и Александр Бордин, — он указал на блондина, который тоже отвесил поклон.
Они уселись напротив.
— Михаил Игоревич, вы знаете, что киевское студенчество очень интересуется вашей личностью, — начал Шено. — Между тем, ваша теория находится под негласным запретом. Ее вроде бы никто не запрещал, но в то же время создается впечатление, что ее вроде бы не существует. У нас есть ваша книга, но она тринадцатилетней давности, а нам интересно, чем вы живете сегодня. Мы знаем, что за эти тринадцать лет состоялось несколько судебных процессов, а это означает, что теория проверялась на практике и, следовательно, развивалась. Студентам же ничего об этом не известно. Поэтому мы решили взять у вас интервью для студенческого ежемесячника.
«А ребята волнуются, — подумал Андриевский. — Что ж, это понятно. Неуловимый беглец, романтическая личность перед ними. Раньше они бы меня просто не нашли».