Основы ксенологии. Сигнал бедствия - страница 3

– Я прошу прощения, постараюсь заполнить этот пробел, – промямлил я.

Хозяйка фыркнула и произнесла, обращаясь к пожилому праксосинянину:

– Я вызываю службу Закона. Пусть они и выясняют, кто кого ограбил и кто будет расплачиваться за ущерб, нанесенный гостинице.

Она скрылась за дверью, ведущей в служебные помещения, а я рассматривал потерпевшего, не зная, с чего начать разговор.

– Что же мне теперь делать? – очень горько произнес старик и побрел обратно в свой номер, у которого теперь не было двери.

– А что случилось? – не унимался я. Ну, что поделаешь? Вот такой я любопытный от природы.

– Да вот, – он развел руками, – ограбили.

– Украли что-то конкретное? – я продолжал интересоваться. Мне внезапно показалось это все таким увлекательным, как будто я попал в детективный сериал.

– Украли самое ценное – мой пхарш, – с надрывом произнес старик и сел на кровать, уронив голову на руки. Я обратил внимание на то, каким человеческим был этот жест.

– Пхарш? – переспросил я, думая, что неверно расслышал. Вроде про что-то такое я читал, но как назло нужные сведения не хотели появляться в моей голове.

– Память всех моих предков, – произнес он и вдруг беззвучно зарыдал. Я только видел, как его плечи содрогались, его лицо было скрыто ладонями. Я сел рядом, не зная, что сказать. В дверной проем зашел уже одетый Паштет:

– А я тебя жду, ищу, а ты вот где, – он посмотрел на праксосинянина, затем на меня, и догадался, что сейчас не время: – Ну, в общем, я тебя в номере подожду, не задерживайся, у нас много дел.

Я кивнул. Дела подождут. Этот рыдающий инопланетный старик почему-то не отпускал. Не позволял просто так встать и уйти, оставив его со своими проблемами наедине.

– Прости мне мое невежество, – негромко сказал я. В языке праксосинян не было обращения на “вы” и от этого мне было еще более неловко, – но не мог бы ты объяснить мне, что такое этот прахш?

– Пхарш, – поправил меня праксосинянин. Он поднял на меня свои глаза в обрамлении густых белых ресниц. – Тебе, как чужеземцу это простительно. Ваша раса кажется мне самой любопытной из всех, что прилетают к нам. Пхарш – это самое ценное, что есть у каждого представителя нашего народа. Это, можно сказать, собрание всех знаний… памяти, всего, что знал мой отец, и его отец, и его отец…

– Это как данные в компьютере? – я чувствовал себя идиотом. Конечно, я вспомнил, что читал об этом. Некий накопитель данных, электронных импульсов мозга. Праксосиняне, умирая, передавали свои знания и всю память за долгие годы своим потомкам. Записывали на очень большую флешку!

– Не знаю, что там у вас за комуттер, но каждому из нас отец передает этот священный предмет, куда потом его сын переместит память своего предка.

– Кто мог взять твой пхарш?

Старик покачал головой и хотел было что-то ответить, как вдруг в проеме появились Служители Закона. То, что это именно они, было понятно по замысловатым головным уборам и единой униформе темно-бордового цвета. Тем более – они представились:

– Служба Закона Праксоса, старший служитель Тракс. Кто из вас потерпевший? – Спросил первый вошедший. У него был очень большой нос, почти лилового цвета. Я сразу же определил его как главного.

– Это я, – сказал пожилой праксосинянин и поднялся на ноги.

– А это кто? – служитель закона показал на меня. Старик вдруг повернулся ко мне, как бы спрашивая: “А действительно! Ты-то кто такой?”

– Я постоялец этой гостиницы со второго этажа, прибыл вчера вечером, – пояснил я, – могу сбегать наверх за своими документами.

– Сбегать… – задумчиво произнес главный. – Нет, никуда ты не побежишь. Присмотрите за ним! – Это уже двум своим спутникам, которые встали около меня и положили руки на оружие, прикрепленное у них на поясах сбоку.

И тут я понял, что влип по самую макушку.

– Так, ты! Потерпевший, рассказывай сначала, что произошло, – Тракс вытащил откуда-то из кармана продолговатый прибор и нажал на кнопку. – Подробно. Кто такой, как зовут, что тут делаешь?

“Наверное, диктофон”, – подумал я.

– Зовут меня Миртин Пак. Торговец я. Приехал позавчера, – старик немного волновался, но голос его был тверд, а сам он – вполне уверен в том, что говорил: