Основы риторики - страница 8

В-третьих, присоединение означает готовность к действию. Чтобы действовать, нужна воля, а воля пробуждается эмоцией — стремлением к цели.

Риторический пафос образуется отношением ритора, предмета речи и пропозиции — решения, которое ритор видит и предлагает аудитории. Можно условно обозначить три основных вида риторического пафоса: сентиментальный, героико-романтический и натуралистический (реалистический). Каждому из этих видов общего или литературного пафоса свойственны особые риторические эмоции.

Сентиментальный пафос создается столкновением предмета речи, который представляется как некая принудительная сила реальности, с идеальным образом ритора, который переживается им как душевный конфликт. Выражением такого конфликта и оказывается пропозиция, которая сводится к оценке самого себя или предмета речи.

«Приведенный разумом без веры к отчаянию и отрицанию жизни, я, оглянувшись на живущее человечество, убедился, что это отчаяние не есть общий удел людей, но что люди жили и живут верою. Я видел вокруг себя людей, имевших эту веру и из нее выводящих такой смысл жизни, который давал им силы спокойно и радостно жить и так же умирать. Я не мог разумом выяснить себе этого смысла. Я постарался устроить свою жизнь так, как жизнь верующих, постарался слиться с ними, исполнять все то же, что они исполняют в жизни и во внешнем богопочитании, думая, что этим путем мне откроется смысл жизни. Чем более я сближался с народом и жил так же, как он, и исполнял все те же внешние обряды богопочитания, тем более я чувствовал две противоположные действовавшие на меня силы. С одной стороны, мне более и более открывался удовлетворявший меня смысл жизни, не разрушаемый смертью; с другой стороны, я видел, что в том внешнем исповедании веры и богопочитании было много лжи. Я понимал, что народ может не видеть этой лжи по безграмотности, недосугу и неохоте думать и что мне нельзя не видать этой лжи и, раз увидев, нельзя закрыть на нее глаза, как это мне советовали верующие и образованные люди. Чем дальше я продолжал жить, исполняя обязанности верующего, тем более эта ложь резала мне глаза и требовала исследования того, где в этом учении кончается ложь и начинается правда. То, что в христианском учении была сама истина жизни, в этом я уже не сомневался. Внутренний разлад мой дошел, наконец, до того, что я не мог более уже умышленно закрывать глаза, как я делал это прежде, и должен был неизбежно рассмотреть то вероучение, которое я хотел усвоить»^>[2].

Сентиментальный пафос, свойственный так называемой «протестантской этике», — сильный и опасный инструмент убеждения, и обращаться с ним следует с осторожностью. Как можно видеть в приведенном примере, сентиментальный пафос возникает от плохого понимания предмета, да и сам по себе он не способствует трезвости мысли, которая замутняется эмоциональной рефлексией. Автор сталкивается с духовной реальностью, осмысление и принятие которой требует трезвой самооценки, мужества и труда, — и истерически отвергает эту реальность^>[3]. Другая, не меньшая опасность сентиментального пафоса (кстати, весьма распространенного и любимого русскими риторами) в том, что он непродуктивен и легко создает состояние внутренней раздвоенности, которое приводит к разрушительным умонастроениям в обществе. Поэтому этичный ритор относится с осторожностью к сентиментальному пафосу и применяет его так, чтобы не нанести вреда аудитории.

Романтический пафос создается столкновением предмета речи и пропозиции, при котором предмет речи — реальность предстает как поддающаяся изменению, а пропозиция соотносится с идеалом, который может быть реализован усилиями ритора и аудитории.

«Справедливо мнение, что «человек познается по делам своим».

Наши безбрежные желания, прихотливо-переменчивые чувства, полеты неудержимой мысли, потоки слов определяют истинную ценность и значение человека меньше, чем самое маловажное наше дело, ибо в нашем материальном мире актуальны только оконкретизированные чувство и мысль. В непрестанной текучести наших душевных переживаний действенны только подкрепленные волевым актом мысль и чувство, оставляет заметный след лишь то, что прошло не только через наш мозг и сердце, но и через наши руки.