Особняк на Почтамтской - страница 29

Мишиного увлечения она не одобряла: не в том он возрасте, когда мучаются платонической страстью, — пора обзавестись семьей. Если даже его чувства и будут вознаграждены: через два-три года девица станет его невестой, воспылает к нему страстью, и они обвенчаются — со стороны ее родственников Елена Павловна не видела препятствий, — так все равно их союз не будет счастливым. Стишком велика разница в летах. Девчушка может даже ненадолго увлечься, полюбить, но очень скоро ее взору откроются разрушительные беспощадные приметы возраста, которых брат даже и не пытается скрывать. А вокруг хорошенькой юной супруги начнут увиваться блистательные вертопрахи, которые, в отличие от мужа, умеют неутомимо танцевать на балу, без умолку болтать, поминутно повторять хоть и пошлые и затасканные, но столь сладостные женскому слуху комплименты. На неравные браки Елена Павловна нагляделась, знает, чем они обыкновенно кончаются. Не такой судьбы хотела она для Миши. Не в его характере примириться с ролью мужа-рогоносца, мнимого обладателя красавицы жены. Лучше уж сойтись без взаимной любви, по расчету: по крайней мере, не испытаешь разочарования.

Мысли, пришедшие ей на ум, и задали направление разговора.

— Помнишь, Миша, мы рассуждали, что есть любовь? Не влечение, не страсть, которые временны, преходящи, а любовь истинная.

— У тебя на этот счет появились новые мысли? — В его взгляде на миг вспыхнула подозрительность: не намеревается ли сестра завести разговор о его увлечении. Он не сомневался, что для нее это уже давно не тайна. Елена Павловна поспешила рассеять его сомнения:

— Я очень много размышляла и пришла вот к чему: настоящую любовь испытывают немногие. Чаще в молодости. Потом благополучно забывают, наивно полагая, будто стали мудрее. На самом же деле утратили одну важную способность, которая, в числе прочих, и делает человека человеком.

— Ты стала философствовать?

— Представь себе. — Елена Павловна решила не обижаться: ведь его ироничность не столько обращена к ней, сколько выражала его неверие в женскую способность к серьезному размышлению. — Влюбленность — это… прозрение — способность на короткое время увидеть в другом то, что, может быть, никогда и не проявится, загубится. Влюбленные видят человека не таким, каков он на самом деле, а каким он мог бы стать.

— Глаза влюбленных просвечивают душу, — с улыбкой подсказал он.

По его лицу она поняла, что он принял ее мысль всерьез, но не желает в этом признаться.

— Именно так: глаза видят то, чего вроде бы нет, но оно есть — пусть заложенное только, но не осуществленное.

— Или неосуществимое.

— Зачастую неосуществимое. Лишь на короткий миг для влюбленных зримой становится эта зыбкая возможность — ее они видят, ее чарам поддаются. Мгновение истекает, и приходит то, что мы называем отрезвлением. На самом деле это утрата. Возможно, самая тяжелая утрата. Ничем не заменимая, никакими благами. Человек думает, он обманывается, поддается секундному влечению, ан нет — чувства говорили ему правду. Только не внешнюю, житейскую правду, а правду глубинную, в обычном состоянии невидимую. Об этой-то утраченной способности мы после тоскуем всю жизнь. Довольствуемся подделкой настоящего чувства. Ведь даже и те, кто совсем не верит в любовь, признает ее романтической выдумкой, и они хотят невозможного — испытать это чувство. Увы, таковы мы есть: надеемся, что сбудется и то, во что не верим.

Последние слова она говорила отрешенно. Михаил Павлович пристально глядел на нее: в эту минуту сестра была необыкновенно красива.

— Может быть, ты и права, — согласился он. — Человек — существо загадочное. Не тот простенький человечек, про которого толкуют экономисты, живущий одними животными потребностями, а человек духа — подобие бога. Самое поразительное и необъяснимое в нас — это стремление к истине. Людям, зараженным ею, она приносит только беды. Блага всегда достаются другим. Это удивительно! — Михаил Павлович слышал — наверху появился Иван Артемович, о чем-то справлялся у прислуги, ненадолго задержавшись в прихожей, потом его шаги приблизились к двери кабинета, где уединились они с Леной, и теперь он уже мог слышать их разговор. — Удивительно и необъяснимо, — повторил он. — Если только не считать, что люди, обремененные сей редкой потребностью, исполняют не свою волю…