Особняк на Почтамтской - страница 31

— Какие промашки? — нетерпеливо повторил Михаил Павлович.

— Взять хотя бы сегодняшний случай, у меня в лавке происшедший, — начал объяснять Иван Артемович.

— В лавке?! — недоуменно воскликнул Михаил Павлович.

— Я думал, тебе известно. Нагрянули городовой с околоточным, отняли у приказчика фунтов двадцать чаю, сказали: контрабандный. А чай этот месяца три уже как в магазине у Хачиньи куплен мною по случаю. Большую часть распродали в розницу, а тут заказ от Баранова из Красноярска. Ну, я и распорядился в бумажные картузы развешать.

Неловкая тишина установилась за столом, пока говорил Иван Артемович. Или уж ей так вообразилось, что тишина была особенная, многозначительная. Но ведь и муж это же почувствовал: озабоченно перекинул взгляд с нее на Михаила Павловича. Брат, насупившись, неспешно перебирал по краю столешницы пальцами и, казалось, с вниманием следил за их действиями.

— Ошиблись, так вернут с извинениями, — проговорил он.

— Ты уж распорядись, чтобы вернули. На извинениях не настаиваю: понимаю, такова служба.

— Но если чай контрабандный, не обессудь. — Михаил Павлович поднял голову и в упор глянул на своего зятя.

— Помилуй, откуда контрабандному взяться? — сдавленным смешком подкрепил слова Иван Артемович.

— Но ведь был повод заподозрить. Не без причины же нагрянули в лавку?

— Повод… Повод подвернулся. Кто и куда направлял воз сена, в котором спрятан был чай, теперь попробуй установи. Хозяин, завидя полицейских, удрал, а лошадь возьми да подверни к воротам…

Кровь хлынула в щеки Елены Павловны, сердце бешено застучало. Она впилась в лицо мужа. Он чувствовал ее взгляд, но делал вид, будто не замечает.

— Экая напасть, — усмехнулся Михаил Павлович. — И вчера тоже задержали беспризорную подводу с контрабандой, при ней двоих мужиков. Ночь их продержали в участке, а утром отпустили.

— Чего ж так?

— Понаблюдать за ними, чтоб выследить, с кем связаны. Не сами же они сбывают его. — В силу профессиональной привычки, Михаил Павлович прикидывался простаком и отчасти как бы невзначай приоткрыл правду. Ему было интересно наблюдать за игрой Ивана Артемовича.

— Вы следили? — поинтересовался тот.

— А вот тут и впрямь вышла промашка. Уж больно нерасторопному поручили дело, он упустил обоих. А в обед одного из полыньи выудили.

— От шпика удирал, да в прорубь оступился, — подсказал Иван Артемович.

— Похоже. Да как-то уж очень неловко оступился — голову себе проломил, вроде как затылком на обух шмякнулся.

Иван Артемович снова рассмеялся наигранным смешком.

— Эва, какие случаи бывают.

Елене Павловне чудилось, что оба они нарочно играют словами: подразумевают нечто большее, чем произносят.

— Нашли убийцу?

— Отыщем.

— Что ж еще остается сказать. Бывает — находите виновных.

— А тут неясно, кого считать виновным.

— Загадки ставите самим себе там, где их нет. По-моему: того считать убийцей, кто обух подставил.

— Или того, кто велел подставить. Тот поопасней будет.

— Мудрено. Есть у вас какая зацепка?

— Зацепка есть.

— Тогда бог вам в помощь. В общих ведь интересах всех горожан, чтобы изловили убийцу: а то гадай, под чью голову он теперь еще обух подставит?

Разговор принял какой-то странный тон. Елена Павловна все время была в напряжении, у нее даже руки стали дрожать. Слово обух приводило ее в трепет.

— Здесь особый случай, — заверил Михаил Павлович. — Расправились со своим: испугались, что выдаст.

— Ну коли своего, так не о чем и печалиться: воры воров перебьют, полиции легче.

Иван Артемович посчитал сказанное за удачную шутку — рассмеялся.

«До чего же у него отвратительный смех! — вдруг открылось Елене Павловне. — Этак должны хихикать молодые бесенята, когда учатся творить свои мерзости».

Брат серьезным, изучающим взглядом смотрел на Ивана Артемовича, пока тот не кончил смеяться.

— Нервы не выдержали у бандитов: из страху убили, — подытожил Михаил Павлович. — Риску было много главарям угодить в полицию. Задуматься, так не завидная у них доля: бойся таможенников и полицию, и не меньше своих остерегайся, оступишься — ухлопают.

— Вот-вот! — Глаза у Ивана Артемовича алчно взблеснули. — По краю пропасти ходят, риску подвергаются ежечасно. Опасно? Очень. А ты не допускаешь, что рисковать — это еще и наслаждение.