Особняк на Почтамтской - страница 4

Чуть не бегом устремилась в детскую, но у самой двери внезапно остановилась. Другое, столь же властное чувство, как и недавний страх, придавило ее. Силы покинули ее, она едва удержалась на ногах.

Ее супруг Иван Артемович — преступник! За то, что он совершает… Каким наказанием карается подобное преступление, она не знала, могла лишь предположить — каторга. А если кара и не столь суровая, так все равно — суд, позор, бесчестье…

Идти с этаким грузом на душе в детскую, улыбаться, смотреть в невинные младенческие лица у нее не достало сил.

После Елена Павловна, вновь и вновь возвращаясь к недавно пережитому, разобралась, что и как произошло. Иван Артемович, запершись в своем тайнике, подслушивал разговоры, какие в его отсутствие вели между собой конторщики и приказчики. Таков был способ надзора за подручными, установленный его батюшкой, выходцем из мужиков, человеком не очень-то щепетильным в вопросах чести, но сметливым и хитрым. Иван Артемович хотя и получил приличное воспитание, однако не погнушался воспользоваться испытанным методом тайного контроля. Вот почему он так держался за свою каморку и оберегал ее от посторонних. На сей раз известие, услышанное им, было столь важным и неожиданным, что потребовало его незамедлительного вмешательства. Видимо, он был сильно взбудоражен, в спешке сунул в замочную скважину не тот ключ, но исправлять ошибку не стал: рассудил, что за несколько минут, пока он будет в отлучке, никто не посмеет войти в запретную комнату. Он был почти прав. Ведь если бы внезапно начавшаяся пурга не ввергла Елену Павловну в панику, ей бы в голову не пришло сунуться в кабинет мужа. Но случилось то, что случилось: она раскрыла тайну, тщательно оберегаемую Иваном Артемовичем от домочадцев. Вот зачем архитектору понадобились бессмысленные контрфорсы — в одном из них проложен слуховой колодец!

О, если бы раскрытием одной этой тайны и ограничилось… Ее муж связан с контрабандистами, с людьми вне закона. Чудовищно!

Пришло время ужина: уже и часы пробили, и по звукам, какие доносились из коридора, она знала — вся семья в сборе за столом, ждут ее.

Раздались быстрые, легкие шаги — явилась Глаша, посланная Иваном Артемовичем.

— Передай: пусть ужинают без меня. У меня разболелась голова. Скажи, ничего серьезного, легкое недомогание.

Знала, что после известия, которое принесет Глаша, муж непременно заглянет к ней, справится о ее самочувствии. Но это лучше, нежели встреча в столовой. Здесь он не будет видеть ее лица, ее глаз. Она ведь не сможет притворяться, делать вид, будто ничего не случилось. Поспешно загасила лишние свечи, оставила одну в изголовье.

Стремительно, без обычного стука в дверь, вошел Иван Артемович. Голос встревоженный, участливый. Справился, что с нею. Все сейчас удивляло ее: и что он способен проявить участие, и что его встревожил такой пустяк, как головная боль у жены. Когда же он начал настаивать, чтобы немедленно послать за врачом, встревожилась она. Ничуть не хотелось ей лгать, притворяться больной. Насилу убедила мужа, что ни в чьей помощи она не нуждается, ей необходим только покой, к утру она оправится. Условились, что утром, если не полегчает, он, уже не согласовывая с ней, пошлет Глашу за Виктором Сергеевичем. Елена Павловна согласилась: к утру она надеялась хорошенько обдумать все и решить, как ей поступить.

После ужина, ближе к ночи, Иван Артемович вторично навестил ее. Бесшумно опустился на стул возле кровати. Комнату озаряло робкое пламя ночника, установленного в изголовье, чтобы можно было погасить, не поднимаясь с постели. Елена Павловна с невольным изумлением и неприязнью подметила маслянистый блеск в глазах супруга, которые сейчас казались совсем черными и большими.

— Дружок мой, Лена, что с тобой? — голос был нервным и вкрадчивым. По его интонации, а более того, по жаркому прикосновению мужниной руки, она поняла, что не одна лишь забота о ее состоянии привела его в спальню.

Она резко отстранилась от его ласкающей руки. По этому непроизвольному жесту он уловил ее нерасположение и тотчас переменился.

— Может быть, все-таки послать за Виктором Сергеевичем? Не пришлось бы поднимать его с постели посреди ночи.