Особый дар - страница 8

Лицо Эйдриана стало удивленное.

— Но я же тебе говорил, моя мама знакома с матерью Мейзи.

— Ну, и как там?

— Очень симпатично. Дом ее неизменно открыт для всяких литературных светил.

— А сама она что собой представляет?

После некоторого размышления Эйдриан ответил:

— Это личность.

Более подробные характеристики как-то не давались ему.

— Вот как, — бросил Боб без всякого интереса. Яркие личности не привлекали его: он предпочитал иметь дело с людьми заурядными.

А Тоби между тем раздумывал о своих друзьях. Боб сам по себе человек заурядный, но по прихоти случая у него талант к математике. Так что физик из него получится сильный. А вот Эйдриана заурядным не назовешь. Он добр по натуре: случая не было, чтобы он о ком-нибудь отозвался резко или презрительно, а такие люди попадаются не слишком часто. И потом, он очень религиозен, чем иногда, сам того не желая, ставит окружающих в затруднительное положение. Тоби снова подумал о том, до чего Эйдриан обеднит свою жизнь, приняв обет безбрачия. И ведь к такому решению он пришел не потому, что секс значит для него меньше, чем для других: просто он всецело захвачен одной-единственной идеей, это у него уже пункт помешательства; не исключено, что ради идеи он поведет свое суденышко на рифы. И какие же они будут, эти рифы? Отец Стедмэн, такой стройный в священническом облачении, кумир голодных прихожанок…

— Кого же ты видел в этом самом Хэддисдоне?

— Ну, Эдуарда Крейна, он там бывает постоянно.

Услышав это имя, удивился не только Тоби, но даже и Боб. Крейн считался самым знаменитым драматургом своего времени, одно время в театрах Вест-Энда шли сразу три его пьесы. Пьесы были коммерческие, но при всем том умные и глубокие Мода на него пока еще не прошла. Но не исключено, что такое вскоре может случиться. Вот будет жаль! И он с удовольствием вспоминал пьесу Крейна о Джоне Никольсоне и Индийском восстании. Как же она называлась? Броское какое-то название. «Библия и меч»? Что-то в этом роде.

— А кто еще там бывает? — спросил он.

Эйдриан назвал молоденького романиста, склонного к однополой любви; весьма популярного поэта, который умудрялся сбывать свои книги, и художницу, чья известность в ту пору росла.

— Впрочем, я ведь побывал там всего один раз, — добавил он — Широко мыслят, но и живут широко.

Тоби призадумался, как же это им удается? Его мать творит чудеса почти что из ничего, но в большинстве своем люди живут крайне скудно. Яйцо стало изыском. В совершенно ужасном омлете, который им дают на завтрак в столовой колледжа, яиц вообще нет. Тоби зевнул.

— Прошу прощения, но я должен пожелать вам доброй ночи, хотя самому мне особенно спать не придется. Нужно кончить распроклятый реферат о Калонне, тоска зеленая.

Эйдриан не сумел скрыть обиду. Вечно он засиживался у кого-нибудь в комнате и его выставляли. Времени он просто не замечал.

После ухода друзей Тоби действительно поработал и спать лег в три часа ночи. Наутро он прочел свою работу блестящему молодому дону[7], руководящему занятиями студентов-историков их колледжа, и тот сказал без обиняков:

— Несколько сонно написано, вам не кажется?

Звали дона Ноэл Хартфорд, и у него были все ученые степени, какие мыслимо получить к двадцати семи годам.

— Ужасно сонно, — подтвердил Тоби. — Я умирал спать. В следующий раз напишу лучше.

После ленча он пошел в город и там сквозь витрину книжного магазина «Боуэс энд Боуэс» увидел Мейзи: как ни странно, она оглядывала стеллажи с детективами. Он заметил ее раньше, чем она его, и прикинул в уме, как к ней обратиться.

— Привет, малыш, — сказал он у нее за спиной. Ласковое это обращение прозвучало так, словно сорвалось у него с языка случайно.

Мейзи повернулась к нему. Ей бы хотелось сделать вид, что она интересуется книгами более серьезными, но было уже поздно.

— Поймана на месте преступления, — сказал Тоби. — А я-то думал, детективы нечто для тебя совершенно запретное.

Мейзи ответила не сразу. И пока она подыскивала слова, Тоби отметил про себя, что она на редкость хорошенькая.

Наконец Мейзи бросила с вызовом:

— Вообще-то детективы принято ругать! Но должна же я время от времени давать себе роздых! И потом, я их люблю, — добавила она с расстановкой.