Особый контроль. Огнетушитель дьявола - страница 15

стр.

– У нас сегодня развод по-настоящему, – усмехнулся Кузьма. – И ты здесь лишний. Выйди и подожди в парке, пока не позовут.

Молодой человек с модной степенью небритости на лице мотнул головой, убирая волосы со лба, перевел взгляд на Кузьму, пожал плечами, снова повернулся к Алевтине:

– А где остальные? Биткин обещал принести черный кайф…

Кузьма шагнул к нему, перехватил руку и повел пискнувшего от неожиданности гостя к выходу в полуприседе, вытолкал за дверь, вернулся в гостиную, где Аля ждала его с задумчивым выражением лица.

– Сегодня заниматься разделом уже поздно, я перепрограммирую модуль завтра, не возражаешь? Спокойной ночи, дорогая.

– Зачем ты выгнал Митю? Он славный, талантливый, симпатичный мальчик.

– Конечно, славный, и, как все таланты, слегка невоспитанный. Посоветуй ему не убирать волосы со лба, а то на нем написано: идиот.

– Да, ты изменился, – покачала головой Аля не то с удивлением, не то с сожалением. – Жаль, я этого не поняла раньше.

Кузьма отступил еще на шаг, удерживая готовые сорваться с языка ненужные вопросы и слова, поклонился и вышел из комнаты, направляясь в свой рабочий модуль на втором этаже, который дед называл старинным словом «кабинет». Душа молчала, будто ее происходящее не касалось вовсе, и лишь оказавшись один в четырех стенах небольшого помещения с комплексом видео, компьютерным анализатором и приставкой инка, Кузьма ощутил странное облегчение с оттенком грусти. Ощущение было действительно необычным, словно он долго решал какую-то сложнейшую задачу, решил-таки ее и при этом потерял часть личности – нечто эфемерное, прозрачное, неуловимое, но важное, необходимое, принадлежащее внутреннему миру и наполнявшее душу уверенностью в своей правоте.

Перед внутренним взором всплыла фигура Кати, внучки Лапарры. Она смотрела на него строго, ожидающе, с недоверием, и Кузьма молча развел руками, как бы приглашая девушку саму оценить его состояние.

Захотелось спать. Приказав домовому никого в кабинет не впускать, он устроился на диванчике как был – в одежде и мгновенно уснул, будто кто-то нажатием кнопки выключил сознание.

Однако выспаться ему не дали.

Ровно в два часа ночи позвонил дед Филипп:

– Надеюсь, я тебя не разбудил?

– Разве что самую малость, – пробурчал сонный Кузьма, пялясь на физиономию деда в растворе виома. – Как ты узнал, что я уже дома?

– Или я уже не директор УАСС? Сорока на хвосте принесла.

– А ты знаешь, директор, который сейчас час?

– Всего лишь двенадцать по среднесолнечному. Кончай ворчать, собирайся и выходи. Тебя встретят.

Сон слетел с Кузьмы окончательно, он даже зевок проглотил.

– Кто меня встретит?!

– Узнаешь. Жду тебя через полчаса на второй лунной базе.

Виом превратился в белесое облачко, свернулся в нить и погас.

Кузьма почесал в затылке, размышляя, что могло случиться в конторе деда и зачем он ему понадобился в такое время, потом очнулся и побежал умываться. О том, что квартира ему как бы уже и не принадлежит, Кузьма вспомнил, встретив в коридоре полуодетую жену. Хотел было поинтересоваться, что она тут делает, но вовремя прикусил язык.

– Ты далеко? – спросила Аля, кутаясь в ажурный кусок ткани, почти не скрывающий прелестей тела.

– За кудыкины горы, – буркнул он. – Извини, если разбудил.

– Может быть, посидим за бокалом вина, поговорим?

– Мне некогда.

– А куда ты спешишь, если не секрет?

– К деду.

Объяснять больше ничего не хотелось, поэтому Кузьма скрылся в туалетной комнате, ополоснул водой лицо, решая, стоит бриться или нет, потом порылся в своем платяном шкафу, переоделся в уник со стандартной энергоподпиткой и, не отвечая на красноречивый взгляд Али, вышел из дому.

К удивлению Кузьмы его действительно ждали, и не кто иной, как Ходя собственной персоной. То есть Хасид Хаджи-Курбан, по его уверениям – чистокровный перс в тридцатом колене, улыбчивый, смуглолицый, чисто выбритый, черноволосый и черноглазый, высокий, гибкий и сильный. Однако отличительной его чертой Кузьма считал немногословие. Выражался Ходя исключительно лаконично.

– Привет, – протянул он руку Кузьме, демонстрируя свою обычную извиняющуюся улыбку.