Осоковая низина - страница 2

Третьи пугливы, упрямы, подозрительны. Чтобы не сорвались, не сбежали, их надо крепко привязывать. Могут укусить, лягнуть, и упаси бог, чтобы вожжа попала под хвост, особенно кобылам.

А есть лошади, которые ни к чему не проявляют интереса. Подойдешь к такой животине, тронешь худую, искусанную мухами шею — никакой реакции, полное безразличие.

Эрнестина не похожа ни на рыночную торговку, ни на обычную окраинную жительницу, которая носит ленивым и спесивым, но глуповатым горожанам добытое тяжелым трудом на клочке земли. Она аккуратно и даже со вкусом одета, хотя ничего дорогого или модного у нее нет. Ни высокий лоб, ни тонкие, всегда сомкнутые губы не предполагают примитивную житейскую хватку, и, когда Эрнестина обращается к покупателю, ее лицо не расплывается в искательную улыбку, в глазах не загораются жадные огоньки. В ее спокойном взгляде нет ни лукавства, ни трусости, ни тупой апатии, скорее — независимое достоинство и еще, наверно, глубоко скрытая грусть. Эрнестина по сути дела не рыночная торговка, она и не думает торчать возле своей клубники далеко за полдень и угодливо предлагать свой товар всякому прохожему. Сочные, крупные ягоды она отдаст перекупщику, спекулянту, пускай торгует, пускай ловчит. У Эрнестины нет на это ни времени, ни желания.

Алиса еще не утратила хрупкости и легкости подростка. На мир она смотрит восторженно. Все ее существо, движения, взгляд одновременно выражают и робость, и отзывчивость. Многие не замечают даже, как под их взглядом она внутренне сжимается, как слегка вздрагивают ее веки и по лицу пробегает тень, не видят, как его вдруг освещает легкая улыбка. Иногда Эрнестине говорят: «Госпожа Курситис, у вас такая воспитанная дочка». Это, конечно, большое признание, такое не часто услышишь, но Эрнестине кажется, что Алиса слишком старается улыбаться и угождать всем, что у дочки не хватает характера; видно, пошла в своего кроткого деда.

Они очень спешат. Не только боятся опоздать на пароходик, но и хотят скорее выбраться из леса; кажется, что за каждым можжевеловым кустом кто-то подстерегает.

После войны часто поговаривали об ограблениях и убийствах. Новое правительство, правда, с этим поветрием пыталось бороться, но почти безуспешно. Со дня, в который начинается наш рассказ, пройдет еще год, и знаменитого бандита Леона Адамайтиса схватят в постели невесты, а спустя шесть лет весенней порой ночью в сыром лесу повесят и там же похоронят легендарного разбойника Ансиса Каупена. А где еще десятки не столь прославившихся злодеев, но тоже приговоренных к смертной казни, и сотни посаженных в тюрьмы, не говоря уже о тех, которых так и не поймали.

Однако еще спустя пятьдесят и более лет подвыпившие интеллигенты будут распевать песни об остром ноже, жеребце и мрачных лесах, петь о герое, который, загубив восемнадцать душ, среди них также женщин и детей, в зале суда со страху перед смертью напустил в штаны.

…А четвертый — это я!

Это прозвучит особенно лихо.

Эрнестина и Алиса старались по сторонам не смотреть, но невольно краем глаза охватывали каждое дерево и куст. В сосняке и на песчаной дороге не было ни души. Только рябой тощий кот испуганно присел на обочине тропы, не зная, перебежать дорогу или кинуться назад.

— Брысь! В беду из-за тебя попадешь, — тихо сердилась Эрнестина.

— Киска, киска, кисонька… — пыталась Алиса задобрить кота.

Но в трудные военные и послевоенные годы кот утратил веру в человека и на всякий случай припал к мелкому брусничнику, полагая, что так его не видно.

— Ничего, все обойдется! — успокоила Алиса мать.

— Кто его знает, — без особого воодушевления ответила Эрнестина.

Когда они увидели, что на дорогу вышли три женщины с такими же коромыслами, Эрнестина с облегчением вздохнула и остановилась.

— Погоди! Передохнем.

Обе спустили на землю коромысла с поклажей. Алиса проводила взглядом женщин, которые вскоре исчезли за поворотом дороги.

— Нам их уже не догнать…

— И прекрасно, нечего навязываться.

Алиса прикусила губу.

К пристани они пришли вовремя. Пароходика еще не было. Алисе с молоком торопиться было некуда, все еще спят, и она ждала, пока уедет мать. Как только с пароходика спустили трап, пассажиры гурьбой кинулись занимать лучшие места. Алиса с волнением смотрела, как мать старается уберечь клубнику. Эрнестина исчезла в каюте, Алиса не могла разглядеть, удалось ли ей сесть, — такой груз несла три версты. Когда пароходик, дав гудок, заскользил дальше, Алисе стало очень грустно, зря она по дороге обиделась на мать за ее резкость.