Осознание – 2

Команда нашей "альтернативной" группе выйти на построение поступила в четверть пятого утра. Легко представить, как мы все обрадовались. Самое мягкое, что я услышал в адрес администрации от своих товарищей по несчастью было добрым старым словом "уроды". Кое-как, натянув наши нестиранные с неделю робы, мы выползали в коридор строиться. Сержант, брезгливо осмотрев нас, скомандовал повернуться и двигаться на выход из казармы.

Иней на деревьях и покрывшиеся тонким ледком лужицы напомнили всем что, в общем-то, не май на дворе, а настоящий октябрь. Если сержант, построив нас перед входом в казармы, зябко передергивал плечами в своей утепленной куртке, то мы в наших тонких летних робах просто откровенно мерзли после душного тепла казармы. Убедившись, что мы все на месте сержант развернул громкими командами колонну и, сказав следовать к медбоксу, повел нас через темный, лишь изредка освещенный фонарями парк к медицинским корпусам.

Обнимая себя за плечи, я старался не нарушать строй и думал только о том, как бы быстрее попасть в тепло. Но дорога до площадки с флагштоком вокруг которой разместились медицинские лаборатории и административный корпус была не такая уж близкая и когда мы, наконец, преодолели парк я окончательно замерз, еле сдерживаясь, чтобы не присоединится к коллективному клацанью зубами.

Перед флагштоком нас снова построили и сержант, скрывшись в медбоксе показался нам просто подонком. Но мерзли мы относительно не долго. Вскоре наш мучитель и доктор Гривцев появились на крыльце медбокса и нам велели не давясь заходить внутрь и выстраиваться вдоль стены.

"Не давясь" не получилось. Когда восемьдесят гражданских пытаются протиснуться в узкий дверной проем, чтобы очутиться, наконец, в тепле, никакие команды не помогут. Предвидя это, и сержант, и доктор поспешили скрыться внутри, чтобы не быть сметенными толпой. Уже в длинном сером коридоре напротив двери с табличкой "лаборатория крови" я присел и, прислонившись спиной к стене, облегченно вздохнул. Роба еще была ледяная, но скоро и она должна была пропитаться теплом медбокса и больше не мучить меня. Можно было, конечно, пробиться через толпы, что скопились около двух батарей и попробовать урвать себе кусочек "места под солнцем", но мне спросони да еще после такого отвратительного подъема, было откровенно лень шевелится. Я сидел, тупо разглядывая ручку двери перед собой, и ждал пока мне станет окончательно тепло. Я, кажется, даже не думал в тот момент ни о чем.

У нас оказалось достаточно времени, чтобы отогреться. Только через минут двадцать вызвали первого в списке для прохождения анализов и тестов. Мое имя было в середине списка и я почти задремал, отогревшись, к тому моменту как меня позвали.

– Фриц! Тебя зовут. – ткнул меня мой сосед у стены и я резко поднялся.

– Ага… – поблагодарил я и пошел к дальней двери, у которой хмуро замер сержант, рассматривая мою вялую тушку двигавшуюся к нему. Посторонившись и пропустив меня в лабораторию, он закрыл за мной дверь и остался в коридоре.

Доктор Гривцев сидел за дальним угловым столом и в свете допотопной лампы что-то писал в огромном гроссбухе, не обращая абсолютно никакого внимания, что происходит в помещении. Замерев на пороге, и не сводя с него глаз, я отрапортовал:

– Доброволец сорок девять, двенадцатой контрольной группы прибыл для прохождения тестов.

Не отвечая мне ни слова, Гривцев рукой указал на медсестру с вялым, припухлым и уставшим лицом и снова уткнулся в свои записи. Медсестра же, оторвавшись от подготовки аппаратуры к следующему сеансу подняла на меня безразличный взгляд и тоже молча указала на кресло перед "тостером".

Сев в кресло и уже привычно вложив ладони в щели аппарата для тестирования, чем-то напоминающий гигантский тостер, поставленный на попа, я стал ждать указаний.

– Лицо к маске прислоните. – сказала негромко медсестра. – Смотреть перед собой. Стараемся меньше моргать. Когда уколет палец, не шевелиться и отнимать лица от маски.

– Я знаю… – тихо сказал, почти прошептал, я.

Прислонившись к пластиковой насадке фиксирующей положение лица во время теста, я стал смотреть, как и велели, перед собой на миниатюрный экран с гуляющим по нему логотипом компании – производителя медицинского оборудования. По негромкому нажатию кнопки медсестрой, логотип исчез и его место заняла лубочная картинка деревенского домика окруженного пышным садом. На скамейке у крыльца сидела старушка и беззубо так улыбалась мне. Я только рассмотрел старушку, как картинка сменилась на не очень приятное изображение новорожденного мальчика еще соединенного пуповиной с невидимой мне матерью. Красное сморщенное личико надрывающегося в крике младенца не вызвало у меня, как мне самому кажется, особых эмоций. Следующей шла картинка, где немолодой человек счастливо улыбался, а рядом с ним красовалась надпись "побежденная старость – шанс для духовного роста". Это был кадр из древнего рекламного ролика, где всем прошедшим химиотерапию, останавливающую процесс старения, рекомендовалось поступать на курсы социальной терпимости. Кажется, на тех курсах обучали азам психологии. Мои родители, пройдя их, стали совершенно невыносимы в попытках тщательнее меня понять. Долго их сочувствие моей, якобы, по их мнению, не складывающейся жизни, я вынести не мог. И через полгода пыток, я покинул отчий дом. А через пару лет самостоятельной жизни я, как они и предсказывали, оказался здесь, в подготовительно-контрольной группе этого долбаного заведения. Точнее они-то предсказывали, что я просто сгину-пропаду, но, собственно, оно так и вышло. Для всего остального человечества я по приговору суда пропал надолго.