Останови моё безумие - страница 8

— Простите меня, Владислав Сергеевич, мне так неловко, — оправдывающимся голосом пыталась она извиниться. Я — человек, который большую часть своей жизни чувствовал непрекращающееся одиночество — никогда не позволял себе сблизиться с людьми, которые работали на меня, и считал это правильным, потому что человек, зависящий от тебя, не может быть искренним. По крайней мере, я был твёрдо уверен, что это было именно так, до сегодняшнего вечера. Моя домработница провела весь день с моей сестрой и, судя по тому, что она находилась за столом в моей гостиной, мило беседуя с Мирой, которая меня почти ненавидела, то в чём-то я ошибался. Хотя это тоже можно было оспорить: это не Мира платит ей зарплату, а я, и моя домработница не является побочной родственницей моей сестры, так что всё объяснимо и всё обстоит именно так, как я привык считать до сих пор. Я слабо кивнул Татьяне Львовне, и она поспешила к двери, Мира одарила меня неприязненным взглядом — о Боже, что я сделал плохого этой девочке — и прошла за ней. Я стоял и наблюдал, как девушка-подросток, сестра хозяина дома, и немолодая женщина, служанка, прощаются как две подруги. Я усмехнулся, в очередной раз убедившись, что я совсем не понимаю свою сестру.

Ужин был просто восхитителен, или же я был слишком голодным, но я съел всё, что попало на мою тарелку, подозревая, что всё это приготовила моя сестра, отдавая предпочтения собственным вкусам. Все по очереди одобрили решение Миры постричься, как всегда с особым энтузиазмом отреагировала Лиза, я посчитал нужным промолчать, чтобы снова не раздражать сестру своими высказываниями.

После ужина отец с тётей Ниной остались в гостиной, чтобы просмотреть сводки новостей в надежде услышать об изменениях, происходящих в родном городе, Лизка пошла к себе в комнату, по дороге восхищаясь скоростным интернетом, а Мира молча направилась в кухню — мыть посуду. Эта мысль заставляла меня чувствовать себя неуютно, зачем она это делала? Каждое утро приходила Татьяна Львовна, она бы просто выполнила бы ещё одну часть своей работы. Но нет, сестру нельзя было переубедить, она не позволяла помочь себе даже матери. Тётя Нина объяснила мне, что таким образом она выражает мне свою благодарность, я предпочёл бы, чтобы она со мной разговаривала, но я подозревал в её  поступке завуалированную неприязнь ко мне, поэтому не мог с ней бороться.

Перед тем как уйти к себе, завтра я уже должен был вернуться к работе, снова простоял в дверях кухни, наблюдая, как сестра моет посуду, игнорируя посудомоечную машину, а я не мог заставить себя заговорить с ней. Помедлив ещё, я дождался, пока она поставит в шкаф последнюю чистую тарелку, затем развернулся и ушёл, прежде чем она могла обернуться.

МИРА

Сегодня я избавилась от своих волос. Нет, не полностью, как-то некомфортно ходить лысой, но короткая стрижка стала хорошей альтернативой. Чёлку я решила оставить, привыкла прятать за ней своё лицо от назойливых знакомых и любопытных взглядов прохожих, сейчас самое время спрятаться от ненормального братца. У него входит в привычку раздражать меня своим присутствием, когда я сбегаю из-за стола на кухню, или он проверяет, тщательно ли я мою его тарелки? Это бы меня успокоило. Слава Богу, он ушёл, после того как я сложила посуду на место, не хотелось с ним разговаривать, да и не о чем. Я тоже пойду в свою комнату. В коридоре услышала звук включенного телевизора, — родители собирались смотреть новости — решила зайти к ним.

— Что нового?

— Мира, дорогая, это ты, — отец всегда добавляет слово «дорогая» к моему имени, когда хочет спросить, как я себя чувствую. За столько лет ничего не изменилось. — Как ты себя чувствуешь, дочка?

—  Всё нормально, пап, ты же знаешь, я обязательно предупрежу вас, если почувствую себя плохо, — я выдавила из себя улыбку и, не дожидаясь, что мне ответят, ушла к себе. Как-то сразу расхотелось разговаривать, когда твои слушатели думают только о твоём здоровье.

В комнате меня ждали мои таблетки и мольберт — эти собеседники точно поднимут мне настроение. Я выпила целую охапку различных лекарств от сердечных колик и по традиции села за холст. Полностью отключившись от внешнего мира, погрузилась в свой собственный, мною придуманный, существовавший только для меня и вмещавший только одного жителя мир, скрытый ото всех и оживающий при помощи моего карандаша. Мою голову сегодня посещают прекрасные мысли, а значит, и мой холст будет насыщен жизнью. Я взяла самые яркие краски и, не задумываясь о сюжете картины, начала наносить осторожные, будто ласкающие нежную кожу мазки. Вот красная полоса пересекается с лиловой линией, вырисовывая очертания человеческого сердца. При узнавании рисунка грустно улыбаюсь, но не останавливаюсь, продолжая добавлять новые краски, пытаюсь сделать бледным фон картины, заштриховывая его основу серыми тонами. С удивлением обнаруживаю, что рука выводит фигуру мужчины, но черты нечёткие, не могу определить, кому они принадлежат. Дальше, движимая совершенно безотчётным импульсом, рисую руки молодого человека, бережно обхватывающие драгоценный дар — сердце, нарисованное мной раннее — и протягивающие его в пустоту. Немедленно принимаюсь за следующее действующее лицо в этой истории — девушку в некотором отдалении от мужчины — несмелый взгляд, смятение во всём облике, но горящие жарким огнём глаза. До конца не понимаю, что именно пытаюсь передать через них, но дальше шокируюсь ещё больше, узнавая в незнакомке себя. Рука замирает над картиной, пока глаза стараются передать в мозг информацию об увиденном. Рисунок спонтанный, необдуманный, но что-то внутри подсказывает, что картина закончена, что дополнительные штрихи только смажут впечатление, сотрут невидимую, но необходимую грань. Необходимую для того, чтобы оставить некий секрет недоступным, неузнанным, сокрытым и сбережённым. Совершенно потрясена своим творением, даже больше, чем вчерашней неудачей, ибо слишком непонятным самой себе кажется мне замысел. И я готова признать и эту работу неудачной, но рука не поднимается, чтобы отправить картину по тому же адресу, что и вчерашний «шедевр». Ещё немного поразглядывая, я всё же свернула её и убрала в тубус. Лёжа в кровати без малейших признаков сна, раздумывала над тем, как странно, что я нарисовала на этой картине себя. До этого момента у меня никогда не возникало желания нарисовать автопортрет, и ни на какой другой картине рисовать себя мне не приходило в голову. Но сегодня со мной что-то было не так, или что-то не так было с этим домом — вспоминаю то, что я нарисовала вчера. Не знаю, сколько я проворочалась с этими мыслями, но сон в конечном счете избавил меня от дальнейших копаний в лабиринтах разума и отправил меня в путешествие по царству Морфея.