Остановиться, оглянуться… - страница 20

Танька Мухина спросила:

— Ты давно?

— Час с четвертью.

— Надо было сразу же зайти, а не подсылать несовершеннолетних,

Я сказал:

Нахальное дитя века! Как ты говоришь с начальником?

Танька Мухина ухмыльнулась:

— Это скрытый комплимент, я сглаживаю разницу в возрасте.

Взять ее под руку было слишком нелепо. Обнять за плечи? Ну их к черту, объятья, дозволенные модой!

Мы шли по Садовой, шли рядом, но между нашими плечами оставался вполне целомудренный просвет.

Я вспомнил:

— Наверное, надо что–нибудь купить?

Мы зашли в магазин, потом в другой и еще в один, разглядывая витрины с невинным и восторженным любопытством дикарей. Мы купили импортный коньяк, который был лучше нашего на целых два рубля. Потом мы решили купить лимон и еще минут сорок болтались по улицам, заглядывая во все встречные магазины, а заодно в аптеки и парикмахерские. В аптеках лимонов не было, в парикмахерских стояли очереди, а в магазинах лимоны были, но не такие, как нам нужно.

Наконец мы купили лимон, достойный нашего коньяка. Лимон мы спрятали в Танькину сумочку, а коньяк я нес в руке, угрожающе держа за горлышко, как бутылку с горючей смесью.

Танька Мухина посмотрела на мои часы и забеспокоилась:

— Пошли скорей, а то эти гады все съедят.

— Эти подонки! — в тон ей возмутился я.

— Эти уроды!

— Эти абстракционисты!

Ругательств нам хватило как раз до подъезда.

Древней индийской философией увлекались на высшем современном уровне — в рыжем двенадцатиэтажном доме. Собственно, не столько философией, сколько холодным рислингом, черешней в огромной миске и магнитофоном. Когда пришли мы — увлеклись коньяком.

Впрочем, в маленькой проходной комнатушке два пария действительно спорили о смысле жизни, об оптимистическом и пессимистическом взгляде на прогресс. Пессимист был молод, тонок и розовощек, горькая усмешка очень шла к его глубоким глазам и черным, небрежно разбросанным волосам. Оптимист, спортивного вида малый, был постарше, говорил веско и держался прямо, легкий свитер обтягивал его широкие плечи.

Спор был горяч и для обоих важен, хотя бы потому, что за дискуссией внимательно следили сидящие на диване девушки — полненькая живая блондинка и высокая рыжеволосая красавица. Глаза у рыжей были такие, что мне захотелось немедленно высказаться по всем животрепещущим проблемам.

Но в соседней комнате болталось от стола к магнитофону и обратно тощее увертливое существо, Танька Мухина, практикантка, нахальное дитя века. Она там орала громче всех, она танцевала какие–то наглые танцы. Задирала ребят, к ней лезли всякие шикарные парни, а к тем, кто не лез, она приставала сама.

И мне плевать было на всех блондинок на свете, на брюнеток и даже на рыжих с их невероятными глазами, потому что я точно знал: все, что делает в соседней комнате Танька Мухина, она делает для меня.

Спор коснулся наконец древней индийской философии (один раз был упомянут Будда и раз четырнадцать— йоги) и на этих немыслимых вершинах затих.

Я вернулся в соседнюю комнату, сел на подоконник (конечно, не то, что мой, но тоже ничего) и стал смотреть, как Танька Мухина танцует с упитанным пижоном в клеточку. Самому мне танцевать не хотелось, тем более с ней.

Расходиться стали рано, и это мне понравилось — не люблю компаний, где дожевывают веселье за полночь. Танька Мухина отряхнулась от обступивших ее ребят и скромно подошла ко мне. Такая тихая, послушная девочка.

— Ну, как у них этот спор? — спросила она. — Кто выиграл?

Я сказал, что выиграли оба, потому что оптимист увел блондинку, а пессимист — рыжую.

— Если я уведу тебя, буду считать, что победил я.

— Уведи меня, — сказала она, глядя мне прямо в глаза.

Мы вышли на улицу. Я взял Таньку Мухину за плечи — до чего же тихая девочка! — и мы пошли переулками и проходными дворами типичной старой Москвы. На фонарном столбе мы прочли завлекательное объявление об обмене: «…прекрасная комната, все удобства… в пятидесяти метрах лес, балкон, паркет…»

— Годится? — спросил я Таньку Мухину. Она сказала:

— Еще бы! Как–никак все удобства.

— И до балкона каких–нибудь пятьдесят метров. Она засмеялась и потерлась щекой о мое плечо. Мы дошли до моего дома, и я помог ей перебраться через траншею.