Остаток дней - страница 4

Пробудился Вадим Александрович в отличном расположении духа, ибо отлично выспался, и пробудился, как всегда, от стука на шестнадцатом этаже, над его квартирой. Там жил слесарь-сантехник с супругой — продавщицей гастронома, тещей и сынишкой, супруга-то и приносила домой свиные отбивные в неограниченном, вероятно, количестве. Трижды теща их отбивала: в семь утра, в два часа и в семь вечера, — хоть часы проверяй; похоже было, что семья сантехника признает только свиные отбивные. Мирошниковы уже привыкли, что стук над головой разбудит их ровно в семь, — им и вставать в семь. Никакого будильника не нужно.

Вадим Александрович спроворил зарядку, обтерся мокрым полотенцем, побрился — все это под шуточки и песенки из передачи «Опять двадцать пять» по «Маяку». Двадцати пяти минут хватило — и к столу, жена уже сварила яйца всмятку и кофе, нарезала хлеба и колбасы: из своих вояжей Мирошников вывез эту привычку — завтракать налегке, по-европейски. Да по утрам и некогда жарить-парить, возиться с котлетами и прочим.

Из дому Вадим Александрович выходил раньше жены. Обоим надо было к девяти, но у нее работа поближе, а он предпочитал не сразу ехать трамваем, две-три остановки пройти пешочком, затем уж подсесть и доехать до метро: пешее хождение полезно для здоровья. К тому же Маша отводила сына в школу напротив, через дорогу. Прогноз, конечно, не сбылся: был морозец, гололедица, на льду ноги разъезжались, но Мирошников шагал быстро и уверенно. В одной руке он нес черный «дипломат», а другою размахивал: это полезно при ходьбе, легкие глубже дышат, обмен кислорода интенсивней. Как всегда, было приятно чувствовать свое сильное тридцатипятилетнее тело, не подвластное хворям. И на душе — легкость, никакого следа от вчерашнего смутного беспокойства.

Утренняя Москва — служивая и рабочая — спешила вместе с Мирошниковым. Навстречу и обгоняя шли мужчины и женщины, пожилые и молодые, и на всех лицах будто еще лежали тени от ночного сна. Или то были тени сумрачного зимнего утра? Но сквозь эти тени Мирошников словно угадывал на встречных лицах проблеск будущей — дневной — улыбки, без утренней озабоченности. Он и сам был озабочен, ибо в фирме его ожидали важные дела: составление справки, встреча с фирмачами Югославии, потом встреча в торгпредстве Венгрии — и тут и там разговор о новых поставках советских машин. Висит еще одно дельце — визит к Ричарду Михайловичу с некоторыми соображениями по поводу контрактов с Румынией, однако после посещения венгерского торгпредства, где наверняка угостят токайским, визит к Ричарду Михайловичу целесообразно отложить на завтра. А может, к Ричарду Михайловичу проскочить до отъезда к венграм? Если он, разумеется, примет. Ощущение, что скоро займется повседневной, однако интересной, ответственной работой, неизменно взбадривало. А утренний путь на службу был как предвкушение чего-то приятного и нужного и тебе и окружающим.

По Трифоновской погромыхивали трамваи и автобусы, как бы распираемые пассажирами — битком набито. Правда, Вадим Александрович умел втискиваться в любую давку: кого попросит подвинуться, кого плечом подвинет, где извернется — и ввинтится, дверь за ним все-таки захлопнется. Но пока дошагал до следующей остановки, трамваи пошли один за другим (так с «пятеркой» бывает: то нет и нет, то пойдет косяком), и Вадим Александрович свободно сел в «пятерку». Конечно, стоял, однако можно вытащить газеты и хотя б по диагонали пробежать их. Увы, не обошлось без ругани за спиной.

— Лезешь со своим по́ртфелем!

— А ты уперся, как пень! Ну, чего выставился?

В мужскую перепалку встрял старушечий фальцетик:

— Акселераты проклятушшие! Вымахали…

Мирошников обернулся, веско сказал: «Товарищи, прекратите!» — и ругавшиеся умолкли. Эдак-то лучше. Что, спрашивается, толку от ругани? Только нервы треплют. Теснота, давка, но надо быть выдержанней, терпимей друг к другу, коль столько народу скопилось в столице. Или поезжай тогда на такси. Правда, поймать его утром непросто. Да и не каждому это по карману — раскатывать на работу в такси. Другой колер, если есть служебная машина. Есть и личные автомобили, катайтесь на здоровье. В данных же условиях — не толкайтесь, не ссорьтесь, ведите себя достойно. Как говорится, взаимная вежливость — залог порядка, — такой плакатик он как-то видел в автобусе. А в троллейбусе видел другой плакатик: «Безбилетный проезд — удар по совести пассажира!» — транспортные афоризмы, ведомственная мудрость. И Мирошников улыбнулся про себя.