Остромов, или Ученик чародея - страница 7

– Что-то похоже на Блаватскую, – неуверенно сказал Даня.

– Что ж, и Елена Петровна кое-что знала, – кивнул попутчик. – Но это из Георгия Ивановича. Знает он не в пример больше, а ведет себя строже.

Даня молчал, не решаясь ни о чем спросить человека, видевшего Даниила во рву, но прерывать разговор ему не хотелось.

– А если вы видите невидимое, – сказал он наконец, – то можете ли ответить мне на вопрос, который…

– Не нужно, – величественно отвечал попутчик, выставляя вперед сухую ладонь. – Не оскорбляйте мое искусство устными вопросами. Задайте их умственно, как имеете обыкновение сочинять, и повторите, глядя прямо на меня. Их должно быть не более трех. Готовы?

Даня на секунду задумался и решительно мотнул головой.

– Готов.

– Смотрите прямо на меня, – негромко приказал попутчик.

Даня вытаращил глаза и мысленно повторил три своих вопроса.

– Любопытно, – медленно произнес астроном. – В последний раз эти три вопроса, в иной последовательности, задавал мне один самоубийца при отплытии… впрочем, это неважно. Что же, ответ будет короток, но вам ведь не нужно много. Вы хотите знать – да или нет?

Даня кивнул, трепеща.

– По первому вопросу, – изрек незнакомец, напряженно вглядываясь в его карие глаза своими серыми, – несомненное и безусловное да, но подумайте, нужно ли вам это? Не лучше ли так, как было?

Даня вздрогнул.

– По второму, – задумчиво продолжал оракул, – я не был бы столь категоричен. И все же да, да, при всех оговорках, слишком понятных вам самому.

Он важно кивнул и потер виски, отчего глаза его на миг стали китайчатыми.

– Что до третьего, то я удивляюсь, – произнес он, слегка разводя руками. – Отчего вы думаете, что это важно? Почему вам не спросить меня что-нибудь о России?

– Вы же сказали – о себе, – пролепетал Даня.

– Я? Ничего подобного. Это вы сами себе сказали. Но раз вам в самом деле важно, скажу одно: это произойдет вовсе не так, как вы думаете, и не ранее, чем будете готовы, но случится с той же неизбежностью, с какой мы приближаемся к месту нашего назначения. Что, довольно?

Даня не знал, смеяться ему или пугаться. Его три вопроса были: устроится ли он на работу у дяди, стоят ли чего-нибудь его стихи и окончится ли в Ленинграде наконец его затянувшееся девство. Астроном ответил точно, хотя ответы его были приложимы к любым трем вопросам, вплоть до тревоги о возможной войне с Англией. Но про Англию Даня не спрашивал.

– Хорошо, но можно еще? – попросил он еще один шанс, надеясь задать такой вопрос, на который не может быть расплывчатого ответа.

– Я сказал: не больше трех. Это страшная трата умственной энергии, и потом – зачем вам знать будущее? Все равно узнаете.

– Я хотел не о будущем…

– Нет, нет. Да вы и сами легко научитесь. Упражнение простое: вам достаточно представить себя на чаше весов, но с абсолютной достоверностью, с буквальным видением их, с ощущением даже холода от их бронзы. И тогда вы сами почувствуете, поднимаетесь или опускаетесь. Для остроты чувств, пожалуй, полезно вот что, – и астроном неуловимым движением вынул из кармана плаща три резных китайских шарика. – Купите где угодно и катайте вот этак, – шарики так и замелькали между его длинными пальцами. – С этими движениями и вопросов не будет. Вопрос – всегда от неуверенности, а если правильно вращать – уверенность всегда с вами.

Он бережно спрятал шарики в карман, словно в них и впрямь содержалась сила.

– А! – радостно воскликнул Даниил. – Такие я видел.

Он в самом деле нередко наблюдал, как Валериан катает резные шарики в толстых пальцах – в последнее время все приметней дрожавших. Валериан рассказывал, что такие шарики нашли в египетской пирамиде – это были игрушки фараона, почившего пять тысяч лет назад. Если выучиться жонглировать ими, учил Валериан, – можно притягивать исполнение желаний.

– Где же вы могли их видеть? – высокомерно спросил незнакомец.

– У Валериана Кириенко, – гордо ответил Даня. – Я часто у него бывал, с ним дружила моя мать.

– Валериан, – произнес попутчик с легким неудовольствием, относившимся то ли к Кириенко, то ли к собственной памяти, недостаточно расторопной. – Я знал Валериана, но так давно, что многое стерлось… Между нами были споры, глубокие споры…