Остров Баранова - страница 10

В крепости было трое ворот. Одни выходили на берег, двое других в гущину леса. Баранов решил атаковать сразу с трех сторон, но главный удар наметил с моря. Пользуясь приливом, «Ермак» и «Ростислав» подошли ближе. На каждом судне установили по тяжелой пушке с «Невы». Для подкрепления отряда Лисянский распорядился спустить баркас с матросами и большой ял, вооруженный четырехфунтовым медным картаулом[3]. Несколько пушек правитель выделил и второму отряду Кускова.

— Пойдешь с тылу, Иван Александрович, — сказал ему Баранов коротко. Оба привыкли к немногословию. — У северных ворот поставь заслон, другие ломай. Посматривай за князьками — народ мелкий.

Павел шел с пушками в головном отряде. Правитель хотел оставить крестника в укреплении, но тот заявил, что пойдет на штурм. Он сказал об этом тихо, почти неслышно, в первый раз противился воле Баранова, однако правитель понял, что решение его твердо, и втайне обрадовался.

Каждую пушку тащили шестеро алеутов. Окованные железом колеса увязали в галечной осыпи, мелкие камни расползались, не давали опоры. Люди тянули канат, подталкивали тяжелые лафеты, напрягали все силы. Впереди артиллерии двигались стрелки Баранова. Отряд был немногочислен, зато вооружен ружьями. Лишь у немногих алеутов вместо мушкетов торчали луки и копья. В отряде Кускова ружей насчитывалось не больше десятка.

Лейтенант Арбузов вел свой десант с моря.

Наступающие продвигались без единого выстрела. Потом «Ермак» и «Ростислав» открыли огонь. Ядра попадали в блокгауз, но мощные лиственничные стены палисада по-прежнему выдерживали пальбу, а пристрелке по воротам мешала усиливающаяся темнота. Лисянский приказал бить поверх стен картечью.

Из крепости не отвечали. Оба отряда подошли к неглубокой порожистой речке. Люди бросились в воду. Бурное, стремительное течение сбивало с ног, кружило, несло на мокрые, покрытые плесенью камни. Поскользнувшись, Баранов упал, выронил пистолет. В это мгновенье палисад опоясался дымом.

Падение спасло Баранова. Каменное ядро оторвало голову охотнику, бросившемуся ему на помощь.

— В каменья! — крикнул Баранов. — Пали из мушкетов!

Мокрый, потерявший шапку, он выбрался из воды, перебежал лощинку. К нему спешили матросы. Лейтенант Арбузов открыл огонь по бойницам. Одни только алеуты, от страха бросив орудия, лежали на земле, закрыв руками лица.

Павел отшвырнул конец каната, на котором тащили переднюю пушку, вылез из воды. Бледный, со спутанными черными волосами, он решительно подбежал к чугунной пушке, заряженной картечью, повернул ее к алеутам.

— Кеекль! — крикнул он по-тлинкитски. — Вставайте... Убью всех разом!

От волнения он не мог продолжать. Но алеуты поняли, что юноша не шутит. Особенно подействовало на них бранное слово, слышанное только от индейцев.

Обдирая до крови ноги, разбивая железными обручами пальцы, алеуты вытащили орудия на берег. Пули и стрелы их не достигали. Бой шел правее, где залегли Баранов с промышленными и матросы Арбузова.

Первый залп из двух орудий, наскоро установленных Павлом, снес башенку над воротами, открыв широкую амбразуру. Ударили пушки и со стороны леса. Кусков тоже переправился через реку. Выстрелы в крепости на минуту смолкли.

— Пали!

Павел навел каронаду на ворота. Разгоряченный, с израненными руками, он сам зарядил второе орудие. Новый залп повредил ворота, осели верхние бревна.

Как только рассеялся дым, Баранов схватил копье, поднялся из-за камня.

— Ура! — крикнул он и побежал вперед. Арбузов, матросы, промышленные бросились за ним.

Было темно, но в крепости горели строения, и зарево пожара озаряло верхушки стен, ворота, стрелявших индейцев. Бежать пришлось в гору. Возбужденные наступлением, алеуты с громкими воплями тащили самую крупную пушку. Двое были ранены стрелами, обломок копья разодрал на Павле кафтан. Но никто не останавливался — крепость была уже близко.

Вдруг расшатанные ворота широко распахнулись, и в освещенном отблесками зарева проходе показалось необычное шествие. Связанные рука к руке, по трое в ряд, медленно двигались истощенные пленные. Некоторые падали тут же у ворот, другие ползли. Голая женщина с седыми космами шла как лунатик, вытянув перед собой тонкие, высохшие руки.