Остров Эллис - страница 23

Она вся была напряжена. Одежным крючком он поднял веко до отказа вверх. Это причинило ей боль и напугало ее. Затем все повторилось с левым глазом.

Когда он закончил, он сделал пометку мелом на ее рукаве и указал на комнату, из которой выскочил Яков.

— Вам следует показаться доктору Траверсу.

— А в чем дело? — спросила Джорджи.

— Боюсь, у вас трахома.

Джорджи взглянула на стоявшую за ней Бриджит, и опять обратилась к врачу:

— А что такое трахома?

— Вам все объяснит доктор Траверс. Проходите, пожалуйста, — сказал он.

— Бриди, ты пойдешь со мной?

— Ну, конечно, дорогая. А пока не волнуйся.

— Проходите, пожалуйста.

Пятью минутами позже доктор Траверс закончил обследование ее глаз.

— Боюсь, у меня плохие новости для вас, мисс…

— О'Доннелл. Джорджина О'Доннелл. Доктор, что такое трахома? Я никогда о ней даже не слышала.

— Это болезнь глаз, одна из форм конъюнктивита. Если ее не лечить, она может привести к слепоте.

Джорджи прижала обе руки ко рту.

— Слепоте? — прошептала она.

— К сожалению, это одна из тех болезней, при которых иммигрант автоматически получает отказ. Боюсь, вы не сможете попасть в Америку.

— О, Боже, милостивый!

Она залилась слезами. Бриджит, поспешив к ней, сжала ее в объятиях.

— Джорджи, дорогая, не волнуйся. Это какая-то ошибка. Этот так называемый доктор просто не отдает себе отчета в том, что он делает. Вы просто злодей! — выпалила она Траверсу прямо в лицо. — Неужели у Вас нет сердца? Вы напугали мою сестру до потери сознания.

— Мне очень жаль, но…

— Вы все это состряпали. Трахома! Кто когда-нибудь слышал о таких глупостях? Джорджи, милая, не волнуйся. Мы все равно тебя проведем.

— Боюсь, это вам не удастся, мисс, — твердо произнес врач. — Иммиграционные службы не допускают страдающих трахомой в Соединенные Штаты.

— Но она вовсе не больна. С ее глазами ничего не случилось.

— Случилось.

— Это Вы так считаете! А как насчет всех тех дам и джентльменов в первом классе? Они уже в Америке, и вы не станете уверять меня, что ни один из них не болен этой самой… Как Вы ее назвали? Трахомой. Ручаюсь, что у половины из них сифилис!

Она дошла почти до исступления.

— Их проверяли в карантине…

— Да, конечно. И вы будете уверять меня, что им тоже лезли одежным крючком в глаза? Я не вчера родилась.

— Послушайте, я представляю, что вы чувствуете, но кричать на меня бесполезно. Вам надо посмотреть правде в глаза и осознать, что вашей сестре придется уехать обратно в Ирландию. А до того времени, когда будет оформлен ее билет на пароход, мы вынуждены будем задержать ее здесь, на Эллис Айленд. Сожалею, но таковы правила.

— Обратно в Ирландию, — рыдала Джорджи, — о Боже мой!

— Да вы последний негодяй, — тихо сказала Бриджит доктору и поцеловала Джорджи в щеку. — Все будет в порядке, дорогая. Дядя Кейзи все уладит.

Подойдя к двери, чтобы подать знак одному из охранников иммиграционной службы забрать Джорджи в отстойник, он с изумлением ощутил чувство вины от пронизавшей его мозг мысли.

Карл был сыном аптекаря одного из отдаленных районов Нью-Йорка, и воспитали его в провинциальной строгости поздней викторианской эпохи. Постоянная работа и непременное продвижение вперед были вбиты в его голову тщеславными родителями. Они платили за его обучение в медицинской школе, а Карл отплатил им невероятно напряженным трудом. Он был хорошим врачом и двигался вверх по служебной лестнице. Три года на Эллис Айленд, и о нем уже говорят как о следующем руководителе медицинских экспертов. Пользовавшийся популярностью, имевший почти праведный образ жизни, обладавший приятной внешностью, Карл был похож на героя бульварного романа Меррвела.

Но сам Карл считал, что у него есть серьезный, даже трагический изъян — это явная, в добрых старых традициях, вполне американская страсть. Он постоянно думал о женщинах. Нью-Йорк просто трещал по швам от наплыва соблазнов и наводнения «пожирательниц мужчин», как звали проституток. Карл избегал проституток из боязни подцепить венерическую болезнь — из собственной медицинской практики ему было хорошо известно, что творит сифилис — а найти чистую женщину, которая смогла бы удовлетворить его страсть, было нелегко даже в Нью-Йорке, а потому личная жизнь Карла сопровождалась постоянным сексуальным голодом.