Остров лебедей - страница 3

— Можно подумать — вы не хотите с нами жить.

«Хотим, конечно, — думает про себя Стефан. — Но надо, чтобы все было как у бабушки, и каждый день и всегда. И речка чтобы была, и Тассо, и остров, и лебеди — все, все чтоб было!» Так думает Стефан, но, в то время как он это думает, маленький белый автомобиль мчится сквозь сумерки, увозя его все дальше и дальше от его родины, имя которой — детство.

Огромный город начинается как самая обыкновенная деревня: низкие домики, между ними возделанные поля, на обочине сидит собака, да и вся улица похожа на ту, на которой стоит бабушкин дом.

— Когда Берлин будет? — спрашивает Сабина.

— Вот он, — говорит мать, — где мы едем, это уже Берлин.

— А где большие дома?

— Еще увидишь. Они в центре.

— Там наш папочка?

— Да, — отвечает мать, — там и наш папочка.

Навстречу несутся машины. Фары-глазища. Ниткой голубого жемчуга вспыхивают фонари. Улица сразу делается широкой, праздничной. Сабина хлопает в ладошки:

— Сколько лампочек! Как светло! Стефан, смотри, как светло!

Затаив дыхание, Стефан наклонился вперед, глаз не может оторвать от тысяч и тысяч фонарей! Они то набегают, то летят мимо. На тебя — и мимо! Ему кажется, будто вереница фонарей подхватила маленький автомобиль и несет их в город — и его, и мать, и Сабиночку…

— Нравится вам? — спрашивает мать.

Она занята дорогой, то тормозит, то переключает скорости, светофоры вспыхивают красным, зеленым — машина катит по шумной брусчатке: сверкают витрины, спешат люди, катят трамваи, детские коляски, зияют черные подворотни — мимо, мимо, мимо…

— Где это мы? — спрашивает Сабина. — Приехали, да?

— Сейчас, сейчас, — отвечает мать, — вон там, видите?

Блеснула вода, показались молчаливые кроны деревьев…

Маленькая машина остановилась. Все выходят. Хлопают дверцы. Резкий звук разносится далеко — под деревьями царит тишина. Перед ними — огромный невиданный дом. Вырос до самого неба как крутая скала и светится гирляндами окон. Сотни, тысячи окон — не сосчитать! Задрав голову, дети замерли.

— Это наш дом, — говорит мать, — видите? — Она делает несколько шагов, оглядывается, ищет, возвращается. — Где же фургон с мебелью?

Дети не слышат, они считают окна снизу вверх. Стефан громко называет цифры:

— …семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать… Двадцать! — повторяет он, задрав голову.

Сабина и Стефан так долго смотрят вверх, что им кажется, будто дом начинает вращаться.

— Он кружится, — выкрикивает Сабина, — сейчас упадет! — Она топает ножками, хочет убежать.

Мать удерживает ее:

— Куда ты! Никто никуда не падает.

— Правда, куда ты? — говорит Стефан. — Гляди, какой он веселый! Сколько окон! Будто елка наряженная.

— Что-что? — спрашивает мать.

— Будто елка наряженная, — отвечает Стефан. — Это из-за окон, они же все светятся и все разные.

Мать внимательно, быть может впервые, смотрит на освещенный дом-башню и со смешком говорит:

— А ведь верно. Ты прав.

На самом деле совсем не время для таких разговоров. Где-то там наверху сидит папа и ждет. Надо скорей подняться и сказать ему: вот мы и приехали! И потом надо же найти этот пропавший фургон с мебелью! Нигде они его не обгоняли, и здесь его нет. Как же так?!

— Ничего я не понимаю, — говорит мать. — Ничего не понимаю. Надо подняться, и скорей. И пусть каждый возьмет с собой какую-нибудь вещь по силам — так мы и начнем разгружаться.

Уже целую неделю они в Берлине. Воскресенье. Стефан пишет письмо Тассо:

«Дорогой Тассо! Сегодня воскресенье, и я решил написать тебе письмо…»

Стефан сидит за новым лакированным столом — белым как снег. Стол стоит под самым окном, но Стефан не видит ничего, кроме неба: окно слишком высоко и широкое, во всю стену — три двадцать! Хочешь увидеть что-нибудь — надо вставать.

«Как у тебя там? — пишет он Тассо. — У меня все хорошо. Мебельный фургон только ночью приехал. Что тут было! Сказали, сломалось у них что-то, но отец говорит, они левую ездку сделали».

И еще Стефан пишет Тассо: «Мы живем здесь на четырнадцатом этаже. Всего в доме — двадцать, но четырнадцатый тоже очень высоко. Когда лифт не работает — пятнадцать минут поднимаешься. Я-то быстрей — минут семь-восемь, а хозяйки с сумками, те полчаса ползут. Вообще-то нам нравится.