Остров метелей - страница 30
Сегодня я первый раз сам запрягаю своих собак. Да и выезжаю самостоятельно тоже впервые. Собаки привыкли к команде на эскимосском языке. Поэтому перед выездом беру урок у Павлова и Таяна. «Вперед» (х'ок') и «вправо» (поть-потъ) усваиваю легко. Но «влево» приводит моих учителей в отчаяние. Это нечто среднее между отхаркиванием и криком вороны, где «а» звучит скорее как «ы». Я ворочаю языком и так и сяк, но мне никак не удается правильно произнести эту команду. Невольно мелькает мысль, что я добьюсь правильного произношения не раньше, чем к лету, а к тому времени собак снова придется посадить на цепь.
Ну, попытка — не пытка! И я пускаю псов. Собаки понеслись как угорелые, обогнули домик и всей упряжкой прильнули к решетке у крыльца, за которой мы поместили привезенных с собой свиней. А я зарылся головой в сугроб… Свиньи вообще доставляли нам много хлопот. Собаки проявляли к никогда не виданным ими животным слишком живой интерес.
С помощью Павлова и Таяна я насилу оттащил упряжку от заманчивого места, уселся на нарты и вновь пустил собак. Результат не заставил себя ждать: потирая ушибленную ногу, я лежал, но уже не в сугробе, а во рву, упряжка же снова исследовала жилище свиней. На третий раз я сумел удержаться на нартах и лихо подкатил… к свинарнику. Что ж, все-таки достижение!
Эскимосов это стало забавлять. Они собрались в кучу и следили за моими упражнениями. Время от времени по их губам скользила лукавая усмешка.
Мне было ясно: для поддержания своего авторитета я обязан справиться с собаками. Помощи просить не хотелось. Я хорошо знал Оскорбительное эскимосское ругательство «киях'ситупих'лъых'и» (слабый, не умеющий жить). Поэтому я настойчиво добивался овладения искусством езды на собаках.
Вот и теперь, вздохнув и сбросив меховую одежду, я снова взялся за упражнения. Я летал вокруг дома, вокруг склада, полозья оставляли на снегу замысловатые следы. Наконец собаки утомились, стали послушнее, и с горем пополам мне удалось километра на 2 отъехать от колонии. Победа! Теперь я хоть знаю, что смогу ездить самостоятельно. Усталый, с ноющими ногами, но довольный, я прекратил свои упражнения.
5 октября 1926 года. Дует северный ветер. Полоса плавучего льда, протянувшаяся вдоль южного берега, увеличилась до 4–6 километров. С боков ее сжимают языки крупнобитого торосистого льда, которые огибают остров с востока и запада. По-видимому, началось движение льда с севера. Эскимосы ведут оживленные разговоры о медведях и натаскивают собак.
В глубине бухты сало переходит в лед. Толщина его 5–6 сантиметров. Температура в течение дня выше —7° не поднималась.
Постепенно делаю успехи: благополучно дважды объехал вокруг склада, один раз — вокруг дома, нанес визит свиньям, но в конце концов сделал небольшую поездку по берегу, вдоль бухты.
6 октября 1926 года. Ветер продолжает дуть в прежнем направлении. К вечеру он доходит до 7 баллов. Лед движется так же, как и вчера. Прибрежная полоса ширится и отодвигается к горизонту, на юг. Температура стоит ниже —7°.
Сегодня пробный выезд Скурихина. На своей упряжке из восьми собак он объехал несколько раз вокруг склада. В течение получаса угрозами и ласками он пытался заставить передовых изменить маршрут, но только с помощью каюра Старцева сумел отъехать от злополучного места. Собаки ровно побежали по тундре. Старцев отстал. А через полчаса Скурихин вернулся, проклиная собак и себя, что связался с этой «скотинкой».
Оказывается, собаки, направленные Старцевым, сначала бежали спокойно. Скурихин благодушествовал и млел от восторга, что ему попались такие умные, понятливые животные. Вдруг за оврагом появилась бегущая собака. Идиллии как не бывало. Нарты в одно мгновение слетели на дно оврага с шестиметровой высоты.
Вечером снова начался снег,
С 9 до 10 часов вечера было видно слабое полярное сияние, расходившееся бледными лучами от севера к западу и востоку.
7 октября 1926 года. Легкий с утра северо-западный ветер к вечеру засвежел. Крупнобитый лед, смешанный с ледяными полями, снова придвинулся к берегу и вытянулся лентой шириной в 2–3 мили в юго-восточном направлении.