Остров Серых Волков (ЛП) - страница 2

— Как скажешь.

Долгое время Сейди не говорит. Она делает то же, что и всегда — смотрит на меня, не мигая. Будто она может заглянуть в мою голову. Я не знаю, что она там видит, но ее внимание переключается на окно, за которым сияет безоблачное светло-голубое небо.

— В этот год ты наконец-то будешь жить, Рубс.

— Молчи, Сейди. Просто молчи.

Сейди уверена, что ее смерть будет во благо моей общественной жизни. Но моя жизнь — это ее жизнь. Умрет она, умру и я.

— Пообещай мне кое-что, — просит Сейди, как всегда не обращая внимания на моё раздражение.

Я боюсь того, что она попросит меня сделать, и боюсь, что не скажу ей нет. Но она моя близняшка, поэтому я говорю:

— Все, что ты захочешь.

— Если ты даешь обещание, то должна его выполнить. Это мое смертное ложе, — говорит она с драматическим нажимом, которое использует с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы внятно изъясняться.

Мне не нужно знать, чего она хочет. Завтра у меня уже может не быть сестры, поэтому сегодня я сделаю все, что она попросит.

— Найди сокровище.

Я вздыхаю.

— Сейди.

— Руби, — ее руки обвивают мою, — у тебя может быть это удивительное приключение за нас двоих. Я хочу, чтобы ты сделала это для меня. Я хочу, чтобы у тебя было приключение, которого не будет у меня.

Я чувствую, что она мной манипулирует, но мне все равно.

— Ладно.

— Пообещай это, Руби.

— Обещаю, — говорю я. — Я найду твоё сокровище.

Это первая ложь, которую я говорю своей умирающей сестре, но она не будет последней.

Позднее этим же утром, когда добрые люди Уайлдвелла, включая моих родителей, в церкви, Сейди просит меня это сделать. Мы лежим, свернувшись калачиком на ее кровати, ее хрупкое тело укрыто тремя одеялами, и я перебираю ее волосы, как делала раньше, до того, как они стали выпадать.

Пальцами я касаюсь ее щеки… слишком бледной, липкой и неестественной.

Из моего крепко зажмуренного глаза сбегает слезинка, и я ее смахиваю. Движение пробуждает мою сестру, и она прижимается ближе. В последние два месяца даже в жару она всегда оставалась холодной, и ее ледяные пальцы гладили мою теплую кожу, умоляя остаться меня чуть дольше, остаться ночевать.

— Сыграй мне что-нибудь, Руби.

Нельзя сыграть на губной гармошке не дыша, а от одного взгляда на нее у меня сдавливает в груди.

— Ложись обратно в постель.

Пальцы Сейди поглаживают мой висок.

— Почему ты плачешь?

Я смотрю на мою сестру, на ее впалые щеки и тонкие волосы, на непокорные глаза, обещающие бороться, и говорю очередную ложь.

— Мне приснился день, когда убили бабочку.

— Почему она должна была умереть? — сипит Сэйди, делая глубокий вдох. Воздух пахнет соленым морем и туберозным лосьоном, которым я растерла ее сухие руки. Но она этого, конечно же, не чувствует. Сестра перестала различать запахи неделю назад.

— Она была прекрасна, — говорю я, и снова возвращаюсь в тот день четыре года назад. В моих мыслях бабочка — водоворот жёлтого и оранжевого. Моя память может быть скорее воображением, но когда я думаю о ней, когда я рассказываю историю, бабочка рыжевато-ржавая, словно бархатцы, с точечками белого и чёрного. В моем представлении, её крылышки разорваны, а тельце раздавлено, но, возможно, я тоже это придумала.

Хотя я помню и продолжение: темные волосы, нависшие над зелеными глазами, грубые мальчишеские пальцы, забирающие бабочку с моей ладони. Камень, удар.

— Это было больно, — говорю я Сейди, хоть она уже и слышала эту историю раньше.

— Это было милосердием.

Сейди начинает говорить, но ее разрывает кашель. Ее тело трясется от его силы, от неконтролируемых движений заставляющих ее шею ослабнуть, а голову запрокинуться. Я обнимаю ее сзади, прижимая к себе спиной, и крепко держу. Я чувствую, как отзывается ее дрожь в моих костях.

Я прижимаюсь щекой к ее макушке и закрываю глаза. Как бы мне хотелось закрыть уши, чтобы не слышать, как моя сестра борется со своими легкими. Мои руки влажные от ее слез.

Когда кашель прекращается, а ее дыхание становится размеренным, Сейди обмякает в моих руках. Я опускаю ее на кровать, так сосредоточившись на том, чтобы ее не потревожить, что чуть не пропускаю красное пятно. Оно огибает мое предплечье и пачкает одеяла.