Остров вечного лета - страница 20
Учителя школы угощают нас обедом, точнее — так называемым ленчем, который полагается принимать между двенадцатью и часом дня. Перед едой школьники преподносят каждому гостю по стакану острохолодного оранжада. Затем следует суп — буквально на донышке тарелки (так мало супа полагается есть и во многих странах Западной Европы) и несколько вторых: тут и рыба «сир», и цыплята, и мясо, и креветки, и картофель, и цветная капуста. Много риса, политого острейшими соусами «керри».
«Вери хот?» («Очень горячо?» — в смысле, «не очень ли наперчено») — спрашивают хозяева и всячески убеждают, что то или иное блюдо «нот вери хот» — не очень остро. Выбираем наиболее «нот хот» и в ужасе заливаем пожар во рту стаканами холодной воды. К счастью, в гарнирах попадается много свежих овощей — они хорошо помогают «заливанию пожара». Вот где действительно царствуют гогеновские краски! Уж не выражал ли художник на полотне остроту и красочность своих вкусовых ощущений?
В овощном гарнире неожиданно сладкий вкус. Ананасы! Здесь их так много, что в пищу они идут и как фрукты и как овощи: ломтики ананасов можно встретить и в салате, и в винегрете, и даже в омлете.
Перед каждым из нас возникает по два-три банана с упругосочной и бархатистой мякотью. Затем разносят чай, знаменитый цейлонский чай в миниатюрных чашечках, налитых крепчайших напитком меньше чем до половины. На долю каждого попадает столько, сколько мы обычно наливаем заварки. Но никакого кипятка для разбавки на Цейлоне не полагается. Чашечки доливаются… молоком. И вот все, любили или не любили мы пить чай с молоком дома, доливаем и вскоре даже привыкаем к молочному чаю — иначе крепость настоя совсем нестерпима.
У лучшего высокогорного цейлонского чая сильный аромат, лишенный каких бы то ни было парфюмерных запахов, специально культивируемых в чаях Китая.
Именно на Цейлоне солнце и почвы поят чайные кусты такими пропорциями тепла и питательных веществ, какие и нужны для формирования лучших качеств чая.
Не хочется класть и сахара, чтобы не менять несравненного вкуса. Но почему же чаю дают так мало? Может быть, неудобно, не принято пить больше, чем одну чашечку-наперсток? Цейлонцы считают, что влаги на столе достаточно: жажда утолена и оранжадом, и простой водой, и множеством фруктов…
Но каково нам, привыкшим к российским чаепитиям, ограничиваться такими порциями? То ли дело у самовара пить по шестому стакану? Эх, куда ни шло, попросим еще!
— Ай шуд ляйк уан моор тии (Я хотел бы еще раз чаю), — эту фразу мы произносили сначала стыдливо, а потом все увереннее и короче: — Плиз, моор тии (пожалуйста, еще чаю). — И принимавшие нас хозяева вскоре ИЛ уже привыкли, что русские гости выпивают в один присест втрое и вчетверо больше чаю, чем принято на Цейлоне.
Во время чая поднимается президент клуба Тсамотсерам и в энный раз представляет нашу делегацию и каждого из нас, а также благодарит руководителей колледжа за гостеприимство. Затем выступает директор — пожилой сингал в европейском костюме.
— Мы рады впервые видеть реальных советских людей. Мы слышали о вас и очень много и очень мало. Много неправды и мало правды. Одни рисовали нам вас ангелами с крылышками за плечами. Другие пугали нас тем, что вы — рогатые дьяволы с хвостами и копытами. Трудно передать, насколько мы рады видеть вас простыми живыми людьми, интересными собеседниками, а не держащими кинжалы в зубах бородатыми большевиками, изображения которых нам так часто показывали.
В этот момент мне, единственному в группе носившему небольшую бородку, невольно пришлось оказаться предметом всеобщего внимания: каждый с удовлетворением убеждался, что и у бородатого нет в зубах никакого кинжала.
Надо помнить, что нашему приезду предшествовало сорок лет ничем не ограниченной антисоветской пропаганды. Насколько же ценны и многозначительны эти слова доверия и дружбы, эти по-русски крепкие рукопожатия и по-индийски теплые приветствия ладонями, сложенными у груди килем вперед.
Красноярский профессор ботаники Леонид Михайлович Черепнин благодарит директора и преподавателей колледжа за приветствия, передает им привезенные нами подарки — советские альбомы, книги.