Остров вечного лета - страница 49
Дорога выходит к Махавели-Ганге и радует нас все новыми и новыми пейзажами. То мы видим дерево с плодами в виде пушечных ядер, то дерево, увешанное… колбасами, так выглядят его плоды. На одной из этикеток надпись «фикус паразитика» и пояснение, что ствол этого фикуса, скрученный словно канат из нескольких древовидных лиан, имеет в качестве своего устоя задушенную ими гвинейскую масличную пальму…
Над рекой встают могучие купы гигантских бамбуков, каждая из них как огромный букет. Неожиданно эффектна окраска их стеблей то сизо-голубая, то лиловато-зеленая…
В одном месте из реки выступают серые куполовидные островки. Что эта, гнейсовые скалы? Но никаких порогов рядом не видно. Неожиданно один из островков пошевелился, и стало ясно, что это купающийся слон. Священные слоны кандийского храма любят чистоту, и их часто купают. Долго наблюдаем, как погонщики уговаривают своих подопечных повернуться с боку на бок, как трут им спины и уши. Вымыть целого слона, пожалуй, нелегкая работа!
Неподалеку от качающегося моста через Махавели-Гангу луговая терраса с невзрачными, мало чем запоминающимися деревьями. Было даже досадно, так хотелось навсегда запомнить их наизусть — ведь это были знаменитые с недавних пор бальзовые деревья, те самые, из которых был построен легендарный плот «Кон-Тики»!
Группа высоких деревьев на одной из аллей уже издали обращала на себя внимание. Во-первых, тем, что на их ветвях висели какие-то крупные грушевидные мешки — не то плоды, не то гнезда коричневато-черного цвета; во-вторых, тем, что именно над этими деревьями стоял неприятный птичий крик и носились стаи крупных птиц, похожих, если смотреть издали, на ворон (кстати, ворон на Цейлоне куда больше, чем павлинов и зимородков).
Подходим ближе и понимаем, что на этих деревьях обитают совсем не вороны, а крупные рукокрылые млекопитающие, тропические летучие собаки. Грушевидные «плоды» — это висящие тела тех же животных в естественной для них позе отдыха.
Странное впечатление — летают огромные бурые птицы со звериными мордами и когтистыми задними лапами. Иногда пробуждаются и висящие «груши» — то им нужно почесаться, то помахать на себя одним из крыльев, как веером — ведь и им тоже жарко…
С особым чувством смотрим мы на маловыразительное ядовитое деревце (родом с острова Явы) со страшным названием анчар (по-латыни Анциарис токсикафиа), легенда о котором когда-то вдохновила Пушкина на дивное стихотворение.
Осматриваем питомник орхидей и небольшой «кактусятник». Кактусам — гостям из сухотропической Мексики нелегко дышится во влажной теплице Цейлона, поэтому их держат в подсушиваемой оранжерее.
Посещаем беседки-памятники крупнейшим деятелям сада, его директорам Джорджу Гарднеру и Джорджу Генри Кендику Твэйтсу. Первый из них возглавлял сад в 1843–1849 годах, а второй с 1849 по 1880 год. Не грех было бы помянуть добрым словом и первого директора сада — ботаника Александра Мууна, основавшего его в 1821 году и составившего первую «флору» Цейлона!
Впрочем, основателю было на что опереться. Площадь, занятая садом, уже в XVIII веке служила королевским парком сингальских самодержцев. Заслуга Мууна заключалась в перенесении сюда многих растений-экзотов из Коломбо и Калутары, где возникали первые зачатки этого сада.
Не нашлось покуда средств для памятников и преемникам Твэйтса — ботаникам Траймену, Уиллису. Зато довольно обильно оснащен сад «живыми памятниками» — растениями, посаженными в честь пребывания в нем тех или иных высоких гостей. Вот английский король Эдуард VII в 1875 году посадил здесь отводок священного фикуса — дерева «бо»; теперь это внушительное дерево.
Близ беседки Твэйтса высится железное дерево, по-сингальски дерево «на». Оно посажено… Николаем Вторым в 1891 году, когда последний из Романовых путешествовал вокруг Азии, еще будучи наследником русского престола.
Вам покажут посадки принца Уэльского и короля бельгийского, назовут в числе высоких гостей и лорда Маунтбеттена, командовавшего британскими войсками в Юго-Восточной Азии в 1945 году. Но тщетно вы будете ждать, чтобы в саду красовалось дерево, посаженное Эрнстом Геккелем или Гюнтером, натуралистами, которые, как никто, содействовали популярности и славе природы Цейлона. Когда-то и русские природоведы, прекрасные пропагандисты Цейлона, Краснов с Клингеном, и Липский, и Пузанов были в глазах тогдашних руководителей сада лишь рядовыми посетителями-натуралистами. А насколько у них больше было бы прав, чем у любого принца, оставить о своем посещении именно такую память!