Осужденные души - страница 20

стр.

– Якобинец!.. – воскликнула она. – Что ты хочешь этим сказать? Он спас от голодной смерти многих людей. Хочешь, угостим его? Он очень беден и может позволить себе только рюмку коньяку.

– Тогда зачем он сюда ходит? – злобно спросил Луис.

– Чтобы повидать знакомых. Пригласим его?

Луис категорически отказался.

Однако, к несчастью, маркиз Торе Бермеха, узрев свою знакомую по гражданской войне, да еще и своего родного племянника, сам поспешил подойти к их столу. Маркиз был маленький шустрый старикашка, похожий на белку, одетый в сильно потертый, но тщательно отутюженный костюм. Из кармана его пиджака торчали аккуратно сложенные перчатки. Он носил монокль, трость с набалдашником из серебра и слоновой кости, а на лацкане орденскую ленточку и монархистский значок. Прежде всего маркиз поцеловал руку Фани и обрушил водопад комплиментов на «прекраснейшую из всех сеньор в мире». Потом обнял племянника и стал шлепать его по спине, шумно и радостно величая его «mi sobrinito»,[13] так что и Фани, и все окружающие поняли, что они в близком родстве.

«Кончено», – подумал Луис, внезапно осознав, что потерпел полный провал. Его мистификация рушилась. Фани наконец-то добралась до истины. Впредь Луис будет для нее опустившимся аристократом, ничтожеством, куклой, вроде маркиза Торе Бермеха, который хотя бы сохранил свое достоинство и не погряз в уголовщине. Если знают, что ты торговец наркотиками, преследуемый полицией, – это унизительно, но если видят, что ты скатился в эту яму с высоты аристократического рода, – это невыносимо. И в первый раз в жизни Луису стало стыдно; мелкие капельки пота выступили у него на лбу; ему было стыдно, что он – Эредиа и контрабандист морфия, дворянин и гнусный торговец людскими пороками. Теперь он посмотрел на Фани так же униженно, так же потерянно, как она смотрела на него накануне, сидя, пьяная, за столиком в баре. Теперь она видела его падение с той же ясностью, с какой он видел ее падение вчера. Теперь она понимала его до конца благодаря тому, что уже было между ними, теперь она уже разгадала драму его жизни своим острым умом, проникла в нее силой своей интуиции. Но теперь и она поступила так же великодушно, как он тогда. Мгновенная насмешка, сверкнувшая в ее глазах, тотчас погасла, уступив место сочувствию к униженному, и она улыбнулась добродушно, с веселым укором, точно хотела сказать: «Ты меня дурачил, но теперь ты попался. Полно же, все это очень забавно». И в подтверждение она опустила руку под стол и дружески сжала кисть Луиса: «Ты милый, славный обманщик… Не волнуйся! Пригласи этого веселого старичка посидеть с нами!»

И Луис пригласил.

Теперь Фани казалась ему еще красивей и обаятельней. Он смотрел на нее с чувством глубокого внутреннего облегчения. Нет, она его не презирает, она умное и милое создание, сразу разгадавшее его. Но в самой глубине ее взгляда, во внезапной бледности, покрывшей ее лицо, он уловил смятение и панический страх, причиненные сделанным ею открытием. Это смятение, эта мгновенная скованность всего ее существа были поразительно похожи на ее ужас при первой встрече с ним.

Но Луис не успел обдумать это, так как маркиз обрушил на них поток слов. Комплименты в адрес Фани неслись вперегонки с радостными восклицаниями по поводу приезда Луиса. Отзывы родственников об этом приезде смешивались с собственными соображениями маркиза. Советы Луису посетить ту или другую аристократическую семью переплетались с упреками, почему Луис не сделал этого до сих пор. В результате даже дереву, из которого был сделан стол, стало ясно, что Луис – один из семи сынов славного рода Эредиа, после долгих странствований за границей возвратившийся в Испанию. Фани выслушала все с видом человека, которому это давно известно.

Расправившись с двумя крупными омарами и выпив с десяток рюмок крепкого коньяку, андалусский идальго стал еще жизнерадостней и болтливей.

– Луисито! – Счастливая идея озарила его внезапно, когда он заметил, что Фани и Луис обращаются друг к другу на «ты». – Луисито, ты давно знаешь эту сеньору?

– Давно, – солгал Луис.