Освободившиеся - страница 16

Кроме того, тут находились хранилища. Архивы Гадеса представляли собой совершенно иное учреждение, нежели Голофузикон. В них не содержалось произведений искусства. Не были они и одной из великих библиотек Калта. И все же они являлись существенной частью его культурного наследия. Облик планеты и ее населения определялся процессами и решениями, которые записывались здесь. Вот почему он принял решение направиться к Архивам. Он предположил, что Пятая рота обнаружит большое количество беззащитных жителей. Почти столь же важна была память, которую он собирался уничтожить. Он планировал стереть долю индивидуальности Калта.

— Сжечь все, — произнес он. — Чтоб ничего не уцелело. Заполните этот зал кровью и пеплом. И отметьте его. Сделайте нашим.

Он выстрелил из своего плазменного пистолета в правую ногу ближайшего изваяния. Заряд расплавил верхушку хранилища, воспламенив содержимое. Несколько беженцев погибло, а обожженные выжившие, оказавшиеся на краю зоны поражения, завыли. Их вопли распространялись по залу, словно чума. Фигура Жиллимана завалилась набок, врезалась в другую статую, опрокинув и ее, а затем рухнула и раздавила своей каменной громадой множество смертных. Остальные Несущие Слово последовали его примеру, и каждый сделал по выстрелу. Залпа хватило, чтобы прикончить больше сотни из ближайших гражданских. Началась паника. Люди ломились по террасам зала, давя друг друга и торопясь к выходу, которого не было. Несущие Слово продолжили клинками и керамитовыми кулаками.

Никто не спешил. Не было нужды тратить ставшие драгоценными боеприпасы. Граждане Ланшира не могли ни защититься, ни позвать на помощь, ни надеяться на что — либо. Тщетно спасаясь бегством, они убивали многих себе подобных. Курта Седд руководил избиением, оставаясь абсолютно безмолвным. У жертв не было права на истину, которую они бы не приняли. Возможно, они это чувствовали, когда крики о помощи оставались без ответа, кровь текла по террасам, в воздух заполняли горящие фрагменты свитков. Для Курты Седда это было не важно. Важно было, что он умирали. Они представляли собой сжигаемое подношение. Уничтожение хранилищ являлось ударом по Ультрадесанту. Убийство же людей — даром богам Хаоса. Проявлением благодарности и молитвой о наставлении.

Курта Седд поднимался наверх, нанося крозиусом удары налево и направо. Его рука двигалась с твердой размеренностью метронома. Он шел медленно, круша сапогами конечности и головы. Каждое его движение было актом насилия. Он убивал со всем вниманием, какого требовал ритуал. Описываемая крозиусом дуга олицетворяла собой благословление. Так было бы сорок четыре года назад. Теперь же вместо того, чтобы благословлять последователей Бога-Императора, это же самое движение уничтожало бездумных служителей ложного идола. Доспех был покрыт жизненной влагой. На его поверхность налипли кусочки плоти и кости. Курта Седд был помазан убийством, равно как и его братья.

Бойня заняла менее десяти минут. К концу этого срока никто из смертных уже не дышал. По всей длине каждой их террас горел огонь. Хранилища выпотрошили. Архив превратился в огромный костер. Черный дым поднимался к куполу, заслоняя роспись. Веридия и примарх исчезли. Курта Седд оценил символизм. А на стенах были и другие символы: нанесенные кровью руны богов Хаоса. Люди умерли за ложь, и в смерти были обращены в слова истины.

Он стоял на самой верхней террасе, озирая панораму резни, когда к нему подошел Вор Реннаг.

— Капеллан, — произнес сержант. — Мне удалось установить контакт с «Инфидус Император».

— И?

— Связь была очень краткой. Превращение солнца практически полностью вывело из строя вокс-сообщение. Но я услышал достаточно. Флот понес тяжкие потери. Все уцелевшие корабли покидают систему.

— Ясно.

Лицо Вор Реннага, лоскутное одеяло в боевых и рунических шрамах, оставалось бесстрастным. Впрочем, его молчание было выразительно.

— Говори свободно, брат-сержант, — велел ему Курта Седд.

— Капеллан, в какой мы ситуации?

— Она не изменилась, — солгал он. Перспектива эвакуации из неопределенной перешла в лучшем случае в отдаленную. Курта Седд проглотил собственное замешательство, не допустив его в глаза и голос. На поверхность разума вновь пузырем выскочило слово