Освобождение Руси от ордынского ига - страница 18

 уже вполне корректная, с просьбой о выдаче князя Лыка. Однако Борис Волоцкий категорически отказывается сделать это, взяв на себя как суверенный владелец удела «суд и управу» по делу Лыка.

Великий князь предпринимает третью попытку добиться своего. Видимо, в его глазах дело Лыка — опасный прецедент. Зимой 1479 г. Лыко, наконец, был тайно схвачен в своем селе наместником Боровского уезда В.Ф. Образцом и привезен в оковах в Москву.[119]

Отъехав к удельному князю, Лыко сохраняет свои земли в Боровском уезде, тянущем к Москве. Феодальное право отъезда, зафиксированное в межкняжеских докончаниях XIV–XV вв., продолжает еще формально действовать: «А боярам, и детем боярским, и слугам промеж нас вольным воля. А хто моих бояр, и детей боярских, и слуг имет жити в твоей отчине, и тебе их блюсти, как и своих». Эта традиционная норма была вновь подтверждена в докончании 1473 г. великого князя с Борисом Волоцким.[120] Отъезд к удельному князю еще не рассматривается как прямая измена и не влечет за собой немедленной конфискации вотчин.[121] Тем чувствительнее и опаснее с точки зрения удельного князя новое (и притом существенное) нарушение его прав. Именно эта акция дает сигнал к открытому выступлению удельных князей против великокняжеской власти.

«Слышав же се, князь Борис Васильевич посла ко князю Андрею Васильевичу углицкому, брату своему болшому, жалуяся на великого князя, что какову силу чинить над ними».[122]

В изложении летописца послание Бориса Волоцкого в форме упреков великому князю содержит три основных положения: 1) «князь Юрий умер… и князю великому вся отчина его досталося, а им подѣла не дал ис тое отчины; Новгород Великый взяли с ним… а им жеребья из него не дал»; 2) «кто отъѣдеть от него к ним, и тѣх безсудно емлеть; уже ни за бояре почел братью свою»; 3) «а духовные отца своего забыл, как ни писал, по чему им жити, ни докончании, что на чем кончали после отца своего».[123] Эти положения имеют принципиально важное значение. Первое из них — требование передела земель. Передел земель — традиционный институт межкняжеских отношений, восходящий ко времени Ивана Калиты, который в своей духовной писал: «А по моимъ грѣхомъ ци імуть искати татарове которых волостии, а отыимуться, вам, сыномъ моимъ и княгини моеи, подѣлити вы ся опять тыми волостми на то мѣсто».[124]

То же положение содержится и в духовной великого князя Ивана Ивановича, но в более конкретной форме: «А ци по грѣхомъ имуть искати из Орды Коломны, или Лопастеньских мѣст, или отмѣньных мест Рязаньских, а по грѣхом ци отъимется которое место, дети мои… и княгини в то мѣсто подѣлятся безъпеньными мѣсты».[125]

Дмитрий Донской также предусматривает возможность переделов: «А у которого сына моего убудет отчины… и княгини моя подѣлит сыновъ моихъ из их удѣловъ». Передел предусматривается и в случае смерти старшего сына Василия: его удел переходит к следующему по старшинству Юрию, «а того удѣломъ подѣлит их моя княгини».[126]

Необходимость переделов фиксируется и в межкняжеских докончаниях. В первом договоре великого князя Василия Дмитриевича и князя Владимира Андреевича предусматривается конкретная ситуация: «А ци какимь дѣломь отоиметься от тобѣ Ржева, и дати ми тобѣ во Ржевы мѣсто Ярополчь да Медуши. А искати ны Ржевы, а тобѣ с нами, с одиного. А наидемъ Ржеву, и Ржева тобѣ, а волости наши намъ».[127] Аналогичное положение содержится и во втором договоре этих князей — на этот раз применительно к Городцу и Козельску.[128]

Духовная Василия Темного тоже включает традиционную формулу: «А по грехом у которого у моего сына вотчины отоимется, и княгини моя уимет у своих сыновъ изъ их удѣлов да тому вотчину исполнит…».[129]

В условиях XIV — первой половины XV в. переделы имели важное политическое значение: так же как и совместное управление Москвой, они были материальным выражением единства князей Московского дома, потомков Ивана Калиты. В переделах земли (и в самом принципе переделов) реализовывалось то «одиначество» московских князей («быти ны за один»), которое проходит красной нитью через их договоры, противопоставляя их как единое целое внешнему миру.