Освобождение Руси от ордынского ига - страница 3
Данные летописи необходимо сопоставить с документом — правой грамотой митрополита Геронтия, судившего князя Михаила Андреевича (которого представлял его дьяк Иван Ципля) и архиепископа Вассиана (его представлял дьяк Федор Полуханов).[7]
Истцом на суде выступил княжеский дьяк: «…вступается… архиепископ Васьян во государя моего княжь Михайлов в Кирилов монастырь, хочет… приставов своих слати по игумена и по братью и хочет их судити, а десятилников своих хочет к ним всылати пошлины имати». Дьяк Иван Ципля подчеркивает, что все это — нарушение «старины»: «…переж того… истарины прежние архиепископы ростовские… в Кирилов монастырь не вступалися… при Кириле и после Кирила при государя моего княже Михайлове отце при князе Андрее Дмитриевиче и до сех мест; а судил… того Кирилова монастыря игумена княж Михаилов отец князь Андрей Дмитриевичь, а братью свою старцев Кирилова монастыря судил игумен. А после отца своего того Кирилова монастыря игумена судил государь мой князь Михайло Андреевичь и до сих мест, опрочь духовных дел. А в духовных… делех игумена ведает архиепископ». Это положение княжеский дьяк обосновал следующим аргументом: «…тот Кирилов монастырь у государя моего, как у государя у великого князя его монастыри Спас на Москве, да Пречистая на Симонове, да Никола на Угреше».
Представитель архиепископа оспорил показания княжеского дьяка о «старине» и сослался, в частности, на то, что Трифон, предшественник Вассиана на Ростовской архиепископии, «поставил игумена Филофея в Кирилов монастырь да и грамоты… ему свои жаловалнии на тот монастырь подавал». Тем самым игумен Кириллова монастыря оказался в полном подчинении у архиепископа.
Как показал княжеский дьяк, «Трифон архиепископ» действительно «поставил было… игумена Филофея, брата своего родново, а без ведома и без веленья государя моего князь Михайла Андреевича». Но этот акт архиепископа вызвал репрессивные меры со стороны князя: он «того игумена Филофея велел поимати и оковати да и монастырь велел у него отняти, а игуменити ему не велел». Новым игуменом князь «учинил» Касьяна — «по челобитью и по прошению всеа братьи Старцов Кирилова монастыря».
На вопрос митрополита: «Твой пак государь Васьян архиепископ в Кирилов монастырь приставов своих сылывал ли, а игумена и братью сам суживал ли, и десятилник его въезжал ли и пошлины свои имывал ли?» — дьяк Федор Полуханов ответить не сумел. Не сумел он ответить и на другой вопрос: «Старым пак князем ростовским и белозерским и бояром старым есть ли кому ведомо, которые прежние архиепископы в Кирилов монастырь приставов своих слали, и игумена и братью судили, и десятилницы их въезжали и пошлины свои имали?».
По всем этим аргументам митрополит и присудил «князю Михаилу Андреевичю Кирилова монастыря игумена судити по старине… а архиепископ… управляет духовные дела по святым правилам, а приставов своих архиепископу в Кирилов монастырь не всылати, а игумена и братьи не судити ему ни в чем, да и десятилников своих… не слати, ни пошлин им не имати никаких». Из правой грамоты как из документального источника высокой степени достоверности с несомненностью вытекает прежде всего, что «старина» Кириллова монастыря заключалась в полном судебно-административном и фискальном подчинении местному князю. Так именно и жил монастырь, основанный Кириллом в глуши болот и лесов, жил много десятков лет в качестве крупнейшего феодального землевладельца, духовного вассала белозерского князя.[8] Никакой экстерриториальностью монастырь не пользовался, связь его с ростовской архиепископской кафедрой была чисто номинальной. Характерно, что память об этих временах должны, по мнению митрополита, хранить «старые князи ростовские и белозерские» — естественные носители старой, домосковской местной традиции.
Новый момент в истории монастыря — попытки ростовского архиепископа подчинить его своей власти. Первый шаг в этом направлении делает Трифон, и это, вероятно, не случайно. По-видимому, это тот самый Трифон, который в 1446 г., будучи игуменом Кириллова монастыря (с 1435 по 1447 г.), освободил великого князя Василия от крестоцелования Шемяке.