От Амазонки до Лены. Впечатления ливийца о Советском Союзе - страница 6

стр.

В этой книге я хотел бы осветить опыт национальной политики, увенчавшейся успехом в Советском Союзе, и одновременно засвидетельствовать отмирание индейских общин в Америке, их борьбу за выживание, обрисовать положение национальных меньшинств и этнических групп на различных континентах, заявить о дискриминации негров, об агрессии против палестинского народа. Все это далеко не решенные проблемы.

Диалог с советскими друзьями о достижениях и недочетах в строительстве нового общества еще не закончен, и он будет продолжаться. Советские люди всегда проявляли глубокий интерес к такого рода беседам и нередко обнаруживали в них незаурядное чувство юмора, высмеивая и собственные промахи, и врагов Советского Союза, причем как принципиальных, так и использующих антисоветизм как страховой полис, гарантирующий им возврат под крыло эксплуататорских классов без необходимости краснеть за "безумства молодости".

Глава I

От Амазонки до Лены

Человек, который размышлял о судьбах сельвы

В этом долгом путешествии из влажной и обжигающей атмосферы Амазонки, вдоль берегов которой возвышаются, словно часовые, заросли сельвы, к ледяной глади Лены, которую на большей части ее пути стережет тайга, невольно вспоминаются слова одного из руководителей колумбийских индейцев Мануэля Кинтина Ламе, преследуемого за то, что он "научился думать ради того, чтобы мыслить". Именно так говорил этот человек, характеризуя борьбу, которую он более пятидесяти лет вел в защиту прав этнических групп и общностей, представляющих коренное население Колумбии.

Кинтин Ламе говорил так: "…я родился и вырос в горах, и теперь я спустился с гор в долину, чтобы написать эту книгу. Здесь изложены мысли сына сельвы, видевшей его рождение. Он был вскормлен и обучен ее просторами так, как птицы учатся петь, как птенцы трепещут неотросшими крыльями, бросая вызов бесконечности, чтобы уже завтра пересечь ее, как самец и самка с поразительным пониманием сущности бытия выказывают друг другу нежность любви, чтобы воплотить в жизнь мудрость, которой нас научила сама природа, ибо там, в этом уединенном лесу, сокрыта книга философии, ибо там обрела себя истинная поэзия, истинная философия, истинная литература, ибо там воспевает природу несмолкаемый хор голосов, хор мыслителей, который изо дня в день приходит к новым мыслям, но никогда не переходит границу владений священных законов человеческой природы".

В этой же книге лидер колумбийских индейцев писал: "…я воспротивился необходимости подчиняться несправедливости, злу и абсурду, ибо для меня стало священным и мужественным неповиновение всему несправедливому и злому".

Подобная строптивость привела к тому, что он "препровождался в тюрьму людьми неиндейского происхождения сто восемь (108) раз, поскольку, по его собственному утверждению, "индеец был предметом ненависти, клеветы, оскорблений словом и действием"; его заковывали в кандалы и бросали в тюрьму потомки тех испанцев, которые 12 октября 1492 года пришли на эту землю в поисках богатства. Они захватили эту страну не для того, чтобы цивилизовать живших на земле Гуанани индейцев, а для того, чтобы похитить у них их богатства, растоптать их человеческое достоинство; и если кто-либо из индейцев испытывает боль, он не должен жаловаться, а должен покорно идти вперед, словно скот, который ведут на убой".

Кинтин Ламе, вышедший из недр индейских общин, "па-эсес", живущих на юге Колумбии, научившийся читать и писать на испанском языке, чуждом языку его этнической группы, и использовавший средства борьбы, отличные от тех, которые применяют сегодня колумбийские организации индейцев, высказал гениальную догадку, что "индейская раса здесь, в Колумбии, стала объектом ненависти для всего капитализма, и лишь немногие священнослужители выступали в ее защиту…". Он писал об этом в уже упомянутой книге и добавлял: "…индеец, защищающий свои права, подвергается преследованию со стороны неиндейца как презренный вор; враг прибегает к тысяче способов, чтобы уничтожить индейца в физическом, моральном и социальном смысле за то, что он посмел приблизиться к храму науки".