От Андропова к Горбачёву - страница 13

Вот в разработке плана этого поединка представители названной выше новой идеологической смены партии и заграничная сеть столь же квалифицированных резидентов советской разведки будут играть выдающуюся роль. С их отличным знанием сильных и слабых сторон западной системы, с их возрастающим резервом специальных и специализированных кадров для стран третьего мира (которые основательно изучают как историю, так и языки местных народов), новая «идеологическая мафия» ЦК и агентура КГБ планомерно и целеустремленно работают по включению третьего мира, страну за страной, в орбиту советского влияния. Ничему этому Запад не может, да и не хочет ничего противопоставить. Наоборот, до сих пор Запад боролся там с правыми «реакционными» режимами, оказывая моральную и материальную поддержку только левым «прогрессивным» силам, то есть по существу поддерживая затаенные цели советской глобальной экспансии в самых различных уголках земного шара.

На том же XXVI съезде КПСС Брежнев угрожающе заявил: «Социалистическую Польшу мы в беде не оставим и в обиду не дадим… Пусть никто не сомневается в нашей решимости обеспечить свои интересы». Значение победы польского пролетариата в августовской мирной революции 1980 г. выходит за рамки страны и времени. Это была первая в истории победа внутри коммунизма над коммунизмом. Она была одержана не контрреволюционерами изнутри и не интервентами извне, а тем классом, именем которого прикрываются сами коммунистические правители: пролетариатом. Она была одержана на периферии советской империи, но его дальнобойные удары были нацелены в эпицентр этой империи. Поэтому всемирно-историческое значение первой при коммунизме «мирной пролетарской революции» в Польше заключается в «прецеденте», который может открыть новую эпоху: польский пролетариат доказал, что организованной волею всех рабочих в любой части советской империи можно добиться восстановления исконных прав рабочего человека: 1) права на создание независимых от партии и государства профсоюзов, 2) права на забастовку для улучшения своего материального и правового положения. При неумолимой твердости, солидарности и дисциплине польских рабочих Кремль был поставлен перед тягчайшей дилеммой: «прецедент» или танки. Кремль не решился на вооруженную интервенцию, как в 1953 г. против берлинских рабочих, в 1956 г. против Венгрии, в 1968 г. против Чехословакии, в 1979 г. против Афганистана. Почему же тогда наш новоявленный претендент в «Цезари», Брежнев, не осмелился, как осмелился тот Цезарь, перейти польский исторический «Рубикон»?

Не только мы, но и советские лидеры хорошо знают из истории, что польский «Рубикон» наделен взрывчатой вулканической мощью, огненная лава которой может потрясти устои всей империи. Но даже и это не остановило бы господ из Кремля, если бы они на опыте Афганистана не узнали горькую для себя правду: сегодняшние советские солдаты ненадежны, чтобы ими успешно душить свободу других народов.

Значило ли это, что Кремль, приняв «прецедент», хотел смириться с ним? Абсолютно нет. События в Польше застигли Кремль врасплох. Вынужденную паузу он использовал, чтобы, выждав подходящее время, объявить польский «инцидент» не состоявшимся при помощи самих же польских коммунистов-чекистов и просоветских генералов. Отсюда военный переворот генерала Ярузельского. Советские руководители великолепно понимали, что, легализовав, хотя бы даже молчаливо, польский пример, они провоцируют в будущем цепную реакцию рабочих забастовок с теми же требованиями не только в сателлитах, но и в самом советском тылу. Вот это воистину было бы началом конца всей обанкротившейся политической и экономической системы Советского Союза. Однако, по учению основателей советской империи, «активная несвобода» должна быть не только тотальной, но и «единой и неделимой» во всех частях империи, ибо здесь тоже действует свой собственный духовный закон «сообщающихся сосудов». В самом деле, почему поляки должны иметь то, чего нет у чехов и венгров, а чехи и венгры должны иметь то, чего нет у румын и восточных немцев, а все они вместе должны иметь то, чего нету самих русских и украинцев, узбеков и грузин? Таков был заколдованный круг, в котором вертелось растерянное и запуганное насмерть брежневское руководство. Между тем проблема могла быть разрешена просто и на пользу как «низов», так и «верхов»: объявить в стране радикальные политические, экономические и социальные реформы, признав заодно и право народов советской империи на самоопределение. Но великие реформы всегда были делом рук людей с государственным кругозором, творческой фантазией и безоглядным политическим мужеством. Таких людей в Кремле не было. Брежневы и Сусловы были способны только праздновать перманентные юбилеи, принимать пышные парады, обнародовать пустопорожние резолюции, а в остальном — «тащить и не пущать» дома, оказывать «братскую помощь» вовне. Поляки учат советских рабочих: если они хотят свободной жизни и жить по-человечески, то они должны взять на себя ту роль, которую советская конституция признает за рабочим классом —