От Арденн до Берлина - страница 5

стр.

Я позвоню — или нет, постучу нашим условным стуком «ти-ти-ти-та», и на крыльцо выйдет он, Эрик, в гражданском костюме, еще совсем не седой, но погрузневший, солидный. Ведь мы одногодки. Провести бы вместе хотя бы вечерок, вспомнить былое…

«Ти-ти-ти-та» — буква «V» по азбуке Морзе, символ победы. А завтра, Эрик, Америка будет отмечать День Победы в Европе, день великой виктории.

Но и в Бедфорд я тоже звонил. Нет там Эрика Худа.

С новыми молодыми филадельфийцами мы встретились после концерта ансамбля Моисеева, выступавшего в городе. Какой это был триумф! Большая группа филадельфийской молодежи, белые и черные, тесной толпой окружили наши автобусы и запели, улыбаясь и радостно блестя глазами, нашу «Катюшу». Танцоры открыли окна, подхватили песню. Высоченный негр, похожий на молодого Робсона, крикнул по-русски: «Мир! Дружба!» И вдруг все запели «Песню Международного союза студентов». Оказывается, многие из них ездили на Международный фестиваль молодежи в Вену. Нам очень хотелось поговорить, но было уже поздно, автобусы тронулись. Моисеевцы долго махали нам и им из окон. Да, есть у нас друзья в Америке! Молодая Америка, которой принадлежит будущее. Не та Америка, о которой поется в задорной итальянской песенке: «Хочешь быть американцем? Это очень просто: танцуй рок-н-ролл, играй в бейсбол и пей хайбол!»

На всех концертах я во все глаза смотрел на публику в тщетной надежде увидеть Эрика Худа. Не может того быть, чтобы я его не узнал через пятнадцать лет! Но надежда все гасла и гасла. По наведенным мной в адресном столе справкам, ни в Филадельфии, ни в Бедфорде он не проживал. Не было сведений и о его семье.

Нет, я так и не встретился с Эриком и его семьей. Обстановка в стране после кубинской авантюры была все еще накаленной…

Никто не ответил на мой запрос, посланный в министерство обороны. В Пентагоне не хотели вспоминать о нашей общей войне против Гитлера. Ведь там сидел как представитель бундесвера гитлеровский генерал Хойзингер, один из авторов плана «Барбаросса».

Наша встреча с Эриком не состоялась. Я уезжал из Филадельфии с горьким сожалением и твердой решимостью довести свой поиск до конца.

Я найду тебя, Эрик Худ, мы обязательно встретимся. Ты вспомнишь, Эрик, как я перешел через линию фронта в Арденнах и ты, глядя на мою форму поручика власовской армии, не верил тому, что я говорил тебе, предупреждая о немецком наступлении, вспомнишь все, что было потом. (Заполняя в 1948 году анкету Союза журналистов, Виктор Кремлев, разумеется, умолчал о том, что свои первые шаги в журналистике делал в газете «Доброволец» — органе власовской «РОА» — «Русской освободительной армии». Правда, отвечая на вопрос, был ли он на оккупированной территории, с гордостью написал: «Выполнял спецзадания командования в Подмосковье, на Брянщине и Смоленщине, а также во Франции, Германии и Бельгии в 1941–1945 годах». Кадровика это привело в смятение. «Это не для вас вопрос! — в некоторой растерянности сказал он Виктору, предлагая свежий листок анкеты. — Прошу указать, что на оккупированной территории вы никогда не были». Виктор пожал плечами и переписал анкету. Вот какой грех носил он на душе.)

Как обычно, в тот вечер первый лейтенант Эрик Фишер Худ после ужина обошел вместе с командиром дивизиона свое подразделение — 1-ю батарею 589-го дивизиона полевой артиллерии 106-й пехотной дивизии 1-й американской армии. Все четыре 150-миллиметровые гаубицы батареи стояли за деревенькой Шлаузенбах, занятой солдатами 422-го пехотного полка той же дивизии 1-й американской армии, на опушке соснового леса.

Командир батареи капитан Алоиз Дж. Менке, веселый, покладистый сибарит из города Фейетвилла, штат Северная Каролина, был недоволен своим начальником штаба.

— Глупости все это, лейтенант, — ворчал он. — Ерунду порешь. Я и сам прекрасно вижу, что ни одно из наших орудий не перекрывает дорогу, да кому это нужно! Неужели ты думаешь, что крауты поднимут хвост после той трепки, что мы им задали! Война кончена. Гитлер в нокдауне, только не понимает, что матч проигран. Ну что же! До последнего раунда остались считанные недели, а может, и деньки!