От этого не умирают - страница 25

Я повесил трубку! Он перезвонил через пять минут. К телефону подошла Кати и с присущим ей тактом уладила дело.

А я больше не желал слушать об этих вещах, у меня были другие заботы: смерть Жо, например!

Столь ужасающее решение — убить Жо — покажется вам примитивным в своей жестокости. Как! Вопрос чрезмерной профессиональной ревности, и я переступлю барьер! Я стану убийцей, я? Я, миролюбивейшее существо на свете? Невозмутимый папаша нашего бокса?

Представляю вашу реакцию, однако позвольте вам сказать, что такой взрыв был непонятен и мне самому.

Если бы, вернувшись неожиданно домой, я застал свою жену в объятиях Андрикса и в состоянии аффекта убил его, вы бы сочли это допустимым. Ну вот, столь же губительное чувство я испытал в ту минуту, когда он вошел ко мне с этим своим милым выраженьицем на лице. Разница только в том, что я не прикончил его тут же… Но для меня он умер именно в тот момент, остальное было лишь воплощением. Пусть мне не говорят о предумышленности! Она касается преступной мысли, а не самого убийства. Разумеется, это трудно допустить, еще труднее объяснить, однако я пытаюсь и очень хотел бы, чтоб вам открылась вся глубина моего отчаяния…

За целый день я не произнес и десяти слов. Кати не нарушала моего молчания, видя в нем выражение печали. А я, затаившись в своей горечи, как паук в паутине, перебирал в уме все возможные способы убийства Андрикса.

Можно было, например, подстроить что-нибудь с его машиной — он ездил как ненормальный… Но я подумал, что автокатастрофа может повлечь за собой и другие жертвы, и отказался от этой идеи. Потом мне пришла в голову мысль его отравить. Но не мог на это решиться… К яду прибегают трусы. Это оружие женщины или шпиона. Напрасно я уговаривал себя, что важен результат, я чувствовал тем не менее, что какие-то человеческие границы не в состоянии переступить.

Лучше всего было бы напасть на него где-нибудь в переулке, предварительно обеспечив себе алиби…

Чем больше я об этом думал, тем больше склонялся к последнему решению. Однако оно было не из легких. Я знал, что Жо тренируется в небольшом зале и покидает его около семи вечера. В это время года на улице уже настоящая ночь!

Поскольку он оставлял свою машину в пустынном переулке недалеко от зала, я мог устроить там засаду, дождаться его и прикончить, не подвергаясь большому риску… Только надо позаботиться о таком алиби, которое невозможно проверить, иначе, если вдруг подозрение падет на меня, я способен запутаться, отвечая на вопросы полиции.

Назавтра я так и не нашел решения проблемы; кроме того, я уже не испытывал ни малейшего желания убивать Жо. Был погожий день, по радио со всей неистовостью звучала цыганская музыка, Артуро, не выпуская из рук пылесоса, напевал, Кати подшивала муслиновые занавески… Все было просто и спокойно.

Я не испытывал ни ненависти, ни чувства уязвленной гордости. Мне было наплевать на бокс и на то, какую гадкую шутку он со мной сыграет. В конце концов, разве я не добился всего? Я богат, я люблю женщину, которая отвечает мне взаимностью, я знаменит… Мне тридцать четыре года… Чего еще желать?

Избежав роль жертвы, я прослыву хитрецом… Почему бы не уступить потихоньку свое звание Жо, раз уж так распорядились всемогущие силы, и не удрать, отправившись в кругосветное путешествие? Я был уверен, что с помощью моей маленькой учительницы смогу заняться журналистикой… Ну-ка, весьма неплохая идея… А что, если связаться с какой-нибудь крупной газетой, поинтересоваться, что они об этом думают?

Кати пришла в восторг, увидев мое сияющее лицо.

— Ах, любимый, — она бросилась ко мне на шею, — как я рада видеть тебя таким!..

Я сел завтракать. Артуро, следуя моим распоряжениям, положил на стол газеты. Я раскрыл какую-то из них, — разумеется, на спортивной странице. О матче уже почти не писали, разве что упоминая о предстоящей встрече…

Я начал читать статью одного весьма известного журналиста. И мое хорошее настроение мгновенно улетучилось. Ко мне вернулась нетронутой моя вчерашняя ненависть.

Этот бумагомаратель писал: