От I Мировой войны до конца XX века - страница 2
Читатель, удивленный отсутствием отдельных исследований, написанных с учетом «социального положения», (с)может умерить свое возмущение, потому что в этой работе демонстрируется социальное неравенство во всех сферах: в уровне жизни, в смерти, в образовании детей или в доступе к культуре (по словам Пьера Бурдьё, «Вкус — это не что иное, как способность разбираться в определенном количестве знаковых моментов, что позволит вам считаться знатоком в определенных научных сферах»). Гомогенизация общества вследствие неоспоримого повышения уровня жизни (в особенности после II Мировой войны) — лишь мнимая; факторы расслоения общества продолжают существовать: это разница и в доходах[4], и в потреблении продуктов культуры, и языковые различия социокультурных сред; движение моделей жизненного стиля «сверху вниз»; эндогамия внутри каждого класса или страты; бессменность модели выбора партнера в молодежной среде; небольшая, и скорее межпоколенческая, социальная мобильность.
Каковы границы частной жизни?
Показав то, от чего мы отказались, и, надеемся, объяснив причину этих отказов, попробуем обосновать то, на чем мы остановились. В XX веке государство (или госуправление) в том или ином виде как будто раздвигает границы частной жизни. Социальное страхование, пособия, облегчение доступа к приобретению собственности, потребительские кредиты, право на аборты и возмещение государством их оплаты — семья переходит в публичную сферу. В то же время повышение уровня жизни дало возможность для расцвета частной — тайной? — жизни каждого члена этой семьи; теперь каждый индивид может скрыться от взглядов близких: не стало общей кровати, а потом и общей комнаты; каждый может в индивидуальном порядке слушать радиоприемник, в отличие от коллективных прослушиваний радиоточки в период между мировыми войнами, и т. д. Именно эволюцию взаимосвязи публичного и частного и описывает Антуан Про в первой части этого тома.
История тайны?
Во второй части тома–самой большой — автор этого введения, желая избежать очередного изложения истории повседневной жизни, попытался рассказать историю тайны. Безусловно, речь идет не о самом сокровенном, что каждый человек уносит с собой в могилу, подчас даже не зная, что он обладает какой–то тайной, но о смещении границы между тем, о чем говорят, и тем, о чем не говорят, интерес к чему проявляется на разных уровнях: индивидуальном, семейном, городском или квартальном, ближнего круга, «компании», «сообщества» и т. д. Не исключено, что речь может идти об «истории несдержанности» не в прямом смысле этого слова (неспособности различать, что допустимо, а что нет), но в значении «сообщать непосвященным информацию приватного характера»[5]. Такая затея требует эпистемологических уточнений, с которых и начинается вторая часть книги. Размышления о тайне идентичности проведут читателя по длинному пути от сосуществования людей в тесном соседстве друг с другом до подлинной сексуальной интимности.
Культурное разнообразие
За несколько абстрактной (несмотря на примеры и кое–какие анекдоты, призванные немного развлечь читателя) второй частью книги идет третья часть, посвященная культурным различиям. Здесь мы также оказались перед выбором. Остановились на четырех неравномерно структурированных «комплексах». В первую очередь речь пойдет о католиках и коммунистах; трудную задачу рассказать о них я взял на себя. Было весьма непросто на нескольких десятках страниц изложить сложнейшую проблематику, связанную с ними. У читателя будет возможность самому оценить результат. Далее следуют евреи, о которых пишет Перрин Симон. Она описывает не только различия в этой общности в XX веке, но и трансформацию отношения к ней, говорит о том, что геноцид на какое–то время снизил накал антисемитизма, а образование Израиля изменило общемировой дискурс. Наконец, иммигранты — европейцы в период между войнами (этапы их «ассимиляции» проследила Доминик Шнаппер) и, начиная с 1960–х годов, выходцы из стран Магриба (о сложностях межкультурного общения рассказывает Реми Лево).
Американец и швед: модель или миф?