От Калмыцкой степи до Бухары - страница 36

В Чарджуе мне довелось встретиться и провести несколько дней с путешествующим англичанином, военным инженером майором Уэльсом, тогда занимавшим в Тегеране пост начальника англо-индийской телеграфной линии. Раньше в Узун-Ада я мельком видел Кердзона[U23] , члена парламента, вторично приезжавшего на закаспийскую линию. Оба они -  люди с большим тактом, с определенными взглядами, с несомненным желанием вынести из посещения Средней Азии что-нибудь цельное. Для каждого такого туриста слова «путешествовать здесь» равносильны обязанности наблюдать за всем, по мере возможности, делать сравнение с другими частями Востока, осторожно обобщать, что имеет веское значение во взаимодействии англо-русского влияние на вещи.

Наши политически соперники в этой сфере давно знакомы с Туркестаном, давно стремились завязать с ним торговое значение, настроить туземцев против России. Десятки лет до покорения нами страны, лондонское библейское общество распространяло между ними Священное Писание. Исследователей не пугала смерть, грозившая среди фанатиков-мусульман. Мужество /160/ пускавшихся в путь, с целью послужить родным интересам, поистине удивительно. Уже по одной традиции, ныне сюда наезжающие англичане стараются быть столь же подготовленными для беглого осмотра наших владений, как предшественники оказывались неустрашимыми.

При этом невольно зарождается вопрос, отчего нет таких-же русских путешественников по Индии. Будь они, наверно бы у нас не писалось о ней так много вздора, не лелеялась бы, при всяком удобном случае, мечта победоносно идти на нее.

Впрочем, откуда им и явиться, думающим русским туристам по англо-индийской империи, когда мы себя дома недостаточно изучаем? Чем там может увлечься россиянин, помимо пляски баядерок, фокуса факиров, охоты на зверей?

Глубоко отлично воодушевление сынов Альбиона. В их мировоззрении все, подмечаемое у нас, получает особый смысл, наводит на неожиданные мысли. В голове путешествующего образованного англичанина неотъемлемо живет ясное представление о величии его нации, об ее почти повсеместном могуществе, где бы она ни пускала корней. Каждый много видел, много /161/ объездил, много знает, раньше, чем направляется в Россию. Ни Кэрдзон, ни Уэльс не подозревали, столкнувшись со мною, что меня практически интересует социально-политическая роль ламаизма в Тибете, Монголии, бурятских степях. Но они оба заговорили об этом, между прочим, как-то само собою, как о вопросе на очереди, как о таком предмете, о котором странно не иметь понятия. А, спрашивается, сколько лиц, даже в наших правящих сферах, не упоминая об интеллигенции, хоть что-нибудь могут изречь на эту весьма любопытную и важную тему?

Во время беседы с упомянутыми англичанами, я убедился, что они вполне рисуют себе русское положение в Центральной Азии. С другой стороны передо мною возникала картина великобританского наступления туда же, во всеоружии долголетнего опыта, подчинения ее себе экономически, воздействия на Китай, чтобы сплотиться против общего врага. Что противопоставится нами подобной молчаливой коалиции?

Меня занимала мысль, видя, как мы встречаем иностранцев у себя здесь, насколько разнился бы прием ими нас в Индии, если бы кто решился туда ехать отчасти с научными, отчасти с публицистическими целями. Наверно /162/ за таким субъектом учредился бы самый тщательный надзор. С точки зрения вежливости и доступности власти, конечно, держали бы себя безукоризненно, но дальше... Это, повторяю, еще вопрос. Мы действуем наоборот. Прежде всего въезд в наши средне-азиатские владения для англичанина затруднен. Надо хлопотать в Петербурге. Но раз, что он очутится на месте, разумного контроля нет. Оговариваюсь, на примере: майор Уэльс, в высшей степени обаятельный и умный человек, по специальности военный инженер, знаток Востока, владеющий персидским языком *[U24] ), везде и в Самарканде, и в Бухаре свободно гулял по базарам, входил в общение с туземцами, толковал с ними, за всем мог беспрепятственно наблюдать, даже чисто случайно узнавать многое, что нам и принципиально, и ради стратегических соображений надлежало бы держать в тайне. Нормально ли подобное отношение? К чему этот secret de polichinelle?